Рассказы об античном театре

Со временем Фемистокл все ж приспособился к своей незаметной роли, но персидский царь (уже точно Артаксеркс) в конце концов потребовал отрабатывать предоставленные блага, исполнить данные некогда обещания.

Вполне возможно, что такое существование показалось Фемистоклу невыносимым. Он понял, что жизнь его забрела в тупик, что он сам уподобился актеру, который тщетно пытается показать себя врагом Афин. Вывести из подобного тупика способно было только вмешательство богов.

Но боги не торопились вторгаться в бесцветную жизнь изгнанника.

Фемистокл убедился, что вершиной его земного существования так и останется Саламинское сражение, руководителем которого он войдет в мировую историю. Остыв, укротив в себе гнев против собственных сограждан, Фемистокл не пожелал коверкать свой имидж, не стал прибегать еще раз к каким-нибудь театральным приемам. Во всяком случае, так думали афиняне, тоже остывшие и уставшие после собственных обвинений. По их мнению, оказавшись в тупиковой ситуации, Фемистокл добровольно покончил с жизнью, испив загустевшей бычьей крови, которой в античности приписывались свойства смертельного яда.

Конечно, чтó бы ни говорили о кончине знаменитого грека, что бы ни стало причиной ухода его из мира живых, – а все ж невозможно предположить, что в последние мгновения перед его глазами не сверкнула наполненная народом чаша афинского театра. Она засияла одухотворенной маской на лице актера, изображавшего его, Фемистокла, в пьесе Фриниха, шатнулась фигурой другого такого же мощного актера, говорящего перед зрителями о его подвиге в пьесе великого Эсхила…

Похоронили покойника на центральной магнесийской площади. Еще во времена Плутарха гробница Фемистокла пользовалась громадной известностью и невероятным почетом в эллинском мире, – однако и тогда уже говорили, будто прах победителя персов выкраден афинянами, чтобы быть погребенным в родной для него земле, в приморском Пирее.

Поэт Алфей, живший в I веке до н. э. – в I веке н. э. сочинил эпитафию на гроб Фемистокла в Магнесии. Вот ее текст:

В камне над гробом моим изваяй мне и горе и море,
Феба-свидетеля мне тут же в средине поставь,
Вырежь глубокие реки, в которых для воинства Ксеркса
С флотом огромным его все ж не хватило воды,
И начертай Саламин – чтобы с честью на гроб Фемистокла
Путнику здесь указать мог магнесийский народ[27].

Значит, как бы там ни было, а потомки героев Саламинского сражения все-таки призабыли о подозрениях относительно своего соотечественника и предпочли считать его бесконечно великим.

Прометей

Это было удивительное зрелище. Сотни смуглолицых юношей, с венками на головах и с металлическими стержнями в руках, снабженными с одной стороны витыми ручками, с другой – обернутыми щедро промасленной паклей – толпились у мраморного жертвенника, на котором трепетали языки священного пламени. Седоголовые жрецы в длинных и красных одеяниях цепкими взглядами следили за соблюдением общепризнанного порядка.

Едва прикоснувшись к огненным языкам, вздрогнув от их шипения, – юноши быстро вскидывали руки с горящим пламенем. Они отходили, чтобы приобщиться к напряженной толпе, старавшейся не преступать помеченной глиной резкой черты, неприкосновенность которой оберегали другие жрецы в таких же красных одеждах и с длинными розгами в быстрых руках. Розги предназначались для слишком ретивых участников, неспособных совладать со своими ногами. Жрецы удерживали толпу вплоть до того мгновения, пока у жертвенника не оставалось ни одного незажженного факела.

Раздавался звук очнувшейся вдруг невидимой флейты, и море живых огней мгновенно устремлялось вперед. Вырвавшись из сада героя Академа, где пылал его жертвенник, факелы врезáлись в крутые улочки дымного Керамика, обиталища чумазых горшечников, где рыжая почва густо усеяна черепками, а в каждом подворье бушует неукротимое пламя. Глиняные изделия закаляются там до крепости металла, и все ребятишки носятся вокруг огня с измазанными руками, ногами и даже ушными раковинами.

Горшечники оставляли свои заботы и свои гогочущие от жара раскаленные печки, чтобы веселыми криками взбодрить бегущих.

– Давай!

– Давай!

– Гигас! Ты – настоящий Гермес!

– Догоняй его, Агафон! Тебе нельзя уступать!

– А что ты, Деметриос?

– Поспеши, сынок!

Подобными криками встречали бегущих степенные кузнецы в коротеньких одеяниях, как только первые юноши достигали пропахших металлом домов. Кузнецы выкрикивали советы по сохранению огня, потому что не будет толку даже от самых резвых ног, если в руках у бегущего сникнет пламя, задутое резким ветром.

– Придерживай факел поближе к телу!

– Закрывай огонь всею грудью!

Будучи еще мальчишкой, завидев поразительный ночной бег, Эсхил поинтересовался у наставника-раба:

– Кого они славят?