Рассказы о животных

Волк, заморгав, привстал и радостно кинулся к хозяину. Пастуху был понятен этот порыв — так зверь давал знать, что он голоден.

— Ага-а, есть захотел! — ехидно усмехнулся Калю и в голове у него мелькнула недобрая мысль. Тут подошел и отец.

— Проголодался он, дай ему поесть, — сказал он. — Пусть знает, что только здесь для него всегда найдется корм.

— Нет, у меня другое на уме, — сердито отозвался сын. — Посажу его на цепь, пусть поголодает до утра и зарубит себе на носу: шатаешься по лесу — поспи голодный.

— Дело твое, — заметил отец и зашагал к дому.

Калю взял волка за ошейник и повел к конуре. Зверь было заупрямился, но сердитый окрик заставил его повиноваться, и он сам полез в конуру. Калю осмотрел цепь. Последнее ее звено было привязано к кольцу ошейника веревкой, которая показалась ему ненадежной. Он принес обрывок веревки потолще и привязал цепь.

— Поголодай маленько, это тебе наука!

Волк не думал ложиться. Постояв в конуре, он вылез наружу и натянул цепь. Калю прикрикнул на него и пошел к дому. Ветер швырнул ему в лицо горсть колючего снега, разметал длинные полы одежды.

Буран бушевал всю ночь. Было слышно, как ветер завывает в трубе и под окнами, рвет с петель дощатую дверь, мешая людям спать. Не спали и собаки: их донимала стужа, и они всю ночь напролет с лаем бегали по двору.

До полночи Калю два раза выходил из дому — волк все так же стоял в будке, глядя на него виновато и выжидающе. Но Калю умышленно не окликал его.

Должно быть, было далеко за полночь, когда Калю вдруг вскочил как ужаленный. С минуту он не мог понять что его разбудило, во сне или наяву ему почудился какой-то странный звук, похожий на звон колокольчиков потревоженной отары летней ночью на пастбище. Проснулись отец и мать, во дворе заливались тревожным лаем собаки.

— Калю, встань, погляди, чего это собаки разбрехались.

— Холод донимает, вот они и лают, — сказал Калю и вышел.

Увидев его, собаки залаяли еще яростнее. Каракачан бегал по двору, как бесноватый.

Пастух подошел к конуре волка, но она была пуста. Он присел на корточки и вытянул цепь — на ее конце висел обрывок веревки. Волку как-то удалось развязать узел, он освободился от цепи и сбежал. Калю встал, огляделся, его привычный взгляд заметил что-то неладное. Ему показалось, что овцы лежат посреди загона, под открытым небом. Он вгляделся — так оно и было.

Калю, охваченный недобрым предчувствием, бросился туда. Но не успел он открыть засыпанные снегом ворота, как что-то темное вдруг шарахнулось ему под ноги, и, чуть не повалив его наземь, исчезло во тьме. Он вбежал в загон и увидел ужасную картину: десятка два овец лежали на снегу задранные, с перерезанным горлом.

С той ночи волк пропал. Кончилась зима, вновь наступила весна. Но молва о нем не затихала, а ширилась с каждым днем. Люди рассказывали, что по лесу бродит свирепый волк с железным ошейником. Зверь этот — коварен и неуловим, гораздо хитрее своих сородичей. Ему ничего не стоит перехитрить и людей, и собак, он среди бела дня нападает на стада и никогда не уходит без добычи. Собаку, которая решалась вступить с ним в схватку, ждала верная смерть. В одну из ночей от его клыков погиб бесстрашный Каракачан. И пастух Калю проклял тот день, когда он надумал приручить волка.

Перевод Е. Жедриной.

КАРАЧАКАЛ

Звездной апрельской ночью в просторном хлеву сельского богатея Хаджи-Зафира произошло важное событие — одна из молодых буйволиц отелилась.

При родах помогал Куно-пастух.

Когда буйволенка поставили на ноги, Хаджи-Зафир подошел к нему и взял в руки его еще мокрую голову. Куно тоже склонился над ним.

Зажгли свет.

— Ого, разноглазый! — весело воскликнул старый хозяин, а Куно радостно заржал.

— Разноглазый, Хаджи-Зафир, ей-богу, разноглазый. Гляди-ка — один глаз черный, а другой — светло-карий; такое бывает редко… И на лбу белая отметина… Ишь ты, какой… Карачакал! — И Куно ласково потрепал буйволенка по мордочке и по шее.

Хаджи-Зафир тоже расчувствовался.

— Послушай, Куно — торжественно заявил он, — помяни мое слово: если выживет, я его подарю селу…

С легкой руки Куно буйволенка назвали Карачакалом. И все домочадцы Хаджи-Зафира подхватили эту непонятную кличку. Карачакал — это незнакомое турецкое слово как нельзя лучше пристало буйволенку. Казалось, будто он появился на свет с этим именем.

На другой день Хаджи-Зафир щедро угощал мужиков в деревенской корчме, словно у него родился внук. И принародно дал обет вырастить буйволенка и, если тот выживет, подарить селу.

Две осени и две зимы Хаджи-Зафир держал Карачакала в своем хлеву.

Прошли крещенские морозы. В конце января снег стаял: отбушевали северные ветры и на почерневших полях густым ковром зазеленели хлеба. Карачакала, как и остальных буйволов, держали в стойле. Темный хлев оглашался лишь сонным покряхтыванием да мерным позвякиванием железных цепей. Два раза в день скотину гоняли на водопой. И с каждым днем животные все дольше задерживались на дворе.

Карачакал чувствовал, как горячие солнечные лучи проникают в его тело, пробуждая в нем дремавшие жизненные силы.