Рассказы о животных

Собственно, дело было всего одно и очень простое. Немцы согласились на встречу технарей и даже вполне конкретно ее назначили на завтра, на четверг. И вечно занятого Леню Шейниса для выяснения всех деталей давал Потапов, но не давал своих машин. Одна с начала недели на монтаже узла в Мариинске, а вторая именно на завтра заряжена везти второго системщика Данила Бураковского поднимать голос у жирных угольщиков в Ленинске. При том, что собственный «лансер» Игорь как раз сегодня утром загнал менять покоцанное камнями лобовое.

– Ну и какие предложения? – спросил Запотоцкий, сам весь розовый и теплый в ореоле щедро падающего из окна весеннего света.

– Если согласуете, то возьмем такси.

– До Киселевска?

– Ну да.

– И сколько это выйдет?

Игорь сказал. Олег Геннадьевич задумался. Солнышко назойливо светило сбоку, и левый глаз гендиректора был полуприкрыт, как у совы из мультфильма.

– Нет, – наконец, вынесла вердикт мудрая птица, – так не пойдет. Ехать к немцам на такси не комильфо.

– И что же делать?

– Возьмите на завтра мой «пассат», – все также добродушно щурясь, казалось даже подмигивая, предложил Запотоцкий.

– Как это?

– Да проще простого, сейчас вам напишу доверенность. Теперь можно вот так вот, от руки, безо всякого нотариуса.

Когда, договариваясь с Шейнисом, где завтра утром будет его забирать, Игорь сказал, что приедет не на свой япошке, а на машине босса, угрюмый Леня, поднял голову, прищурился, хотя, в отличие от кабинета Запотоцкого, ни солнца, ни тепла не наблюдалось в его узкой норе с окном на север, и что-то странное, но вместе с тем как будто бы понятное и даже очевидное пробормотал:

– А… панцерваген «Нахтигаль»… какой почет…

* * *

И всю дорогу до Киселевска мучительно хотелось уточнить у Шейниса, что он имел в виду. Что значит это «нахтигаль»? Правильно ли его Игорь понимает, чувствует, или не то? Совсем не то.

Но ничего не выходило. Да и выйти не могло. Маленький, даже не мышка, а скелетик от нее, Леня Шейнис, едва лишь юркнув на сиденье рядом с Валенком, немедленно, как из стакана извлеченный первоцвет, свалил головку набок и отлетел. Что ему служило питающей средой бессонной ночью – игра какая-нибудь или в служебные часы под сурдинку загруженный ужастик, Игорь мог только догадываться по мелко подергивавшимся губам системного гуру компании «Старнет». У миниатюрного Лени они были толстые и противные, как два помороженных на лыжне мизинца.

Влез, буркнул «здравствуйте» и после этого лишь шевелит губами, сушеный финик. Везешь, ну и вези. И не на что пожаловаться. Имеет право плевать и игнорировать. Совершенно так же, как собственная дочь имеет право пользоваться Игорем, но самого его и мать в расчет не принимать. Всегда ли в этом мире была и будет такая математика? Или она сменилась совсем недавно, в пору, когда исчезли магазины с книгами, описывающими цифрами то, что никак не описать словами?

* * *

Сам отец никогда ничего об этом не рассказывал. Вся его достойная публичного освещения жизнь как будто бы началась с томского детдома. А до этого… до этого одни осколки. Случайные фрагменты, такие, что остаются в памяти от сна. Разноцветные стеклышки. Ну, например. Дед Валенок любил читать на ходу. Мог идти по улице с газетой перед носом или книгой. А улицы в Витебске горбатые. Вверх-вниз, вверх-вниз, здесь, в Сибири, такого не бывает. Вот и все. Улицы горбатые, а по ним идет с книгой смешной человек. А куда, зачем и почему, никто не знает. А если знает, то не скажет.

Однажды, наслушавшись в школе рассказов про Хатынь, Игорь решил сам завести с отцом разговор. Попытался выведать: не тот ли случай, не подобный ли?

– Нет, ничего такого, – сказал отец, послушав его детский лепет о партизанах и лесах. – Нет, все это было дома, в Витебске. Они просто прятали ребенка. Два года прятали ребенка, пока их немцам не выдал дворник.

Какого ребенка? Почему прятали? Какое в этом могло быть преступление? Понять сказанное никак не помогали школьные уроки мужества. А равно отцовские уроки молчания и сдержанности. И лишь потом, год или два спустя, открылась эта совсем простая тайна.

Однажды мать за ужином стала рассказывать о какой-то студентке со странным именем Лия.

– Я думала, ошиблись в деканате, хотела уточнить, может быть, Лиля, нет, подтверждают, Лия.

– Конечно, – отец вдруг оживился, – все правильно, именно Лия. Лия Нахимсон. Как раз так звали ту девочку, дочку преподавательницы немецкого из витебского техникума, ну ту…

Отец не стал договаривать. Зачем, когда мать уже и так понимающе ему кивнула.

Лия.

И вот об этом хотелось спросить Леню Шейниса. Была ли у него тетя с таким вот именем или, быть может, бабушка? По возрасту, конечно. Наверное, бабушка. Бабушка, которую он, Леня, возможно, видел только на старой фотографии. Однажды. Как Игорь Валенок свою тетю Светлану. Никогда не стареющей, сначала явившейся ему в образе младшей сестры, а теперь и вовсе, если глянуть, то поздней, очень поздней малолетней дочери.