Рассказы о животных

– Да по командировкам у меня перерасход. Две тысячи за этот месяц. Не приняли крысы бухгалтерские квитанции из частной гостиницы. Вот и теперь думай, чего же им такого заместо нарисовать.

* * *

Человек бежал прямо на Игоря и кричал:

– Убей и меня, убей! И меня задави тоже! Задави!

Его ребенок и жена лежали на полосе Игоря метрах в двадцати, там, впереди, в снежной кашице. Девятка их положившая, уже после столкновения напрасно и бессмысленно тормозя, вылетела на встречку и перевернулась там, ударившись бочиной в широкую морду троллейбуса. Его рога, утратившие правильность и параллельность, лениво бились над крышей о черные провода и друг об друга. От елки-светофора на ближайшем перекрестке, где пряталась патрульная машина ДПС, скачками, словно курортники в мешках, неслись менты – пара огромных и неуклюжих тел в зимних доспехах и ядовито-желтых жилетах с крестами белых полосок. Вывалился из своего «лансера» и ошалевший Игорь, но двух шагов не успел сделать, как человек, припавший и снова отлепившийся от двух брошенных на дорогу тел, словно нырнувши в темный омут и вынырнувши с уже помутившимся сознанием, вскочил и с ревом бросился навстречу:

– Убей и меня, убей! Задави! Давай!

Проклятая эта улица Ленина в городе Ленинске, ничего и никого не видно ни летом, ни зимой под фонарями, слишком уж далеко и резко отбежавшими от линии симметрии. Надо же было отгрохать длиннейший шестиполосный проспект там, где до сих пор по-деревенски принято дорогу как булку резать, наяривая от магазина к дому по прямой. Но вот конкретно здесь, в этом довольно светлом из-за реклам-растяжек месте, был переход. И хорошо видимый знак. Только не тому ухарю на «жиге» цвета крови с ржавчиной, который продолжал лететь по левой полосе, когда все, начиная с Игоря, две первых полосы, принялись носами упираться в ночь, тормозить, пропуская женщину с ребенком.

Игорь запомнил этот колер еще на светофоре у автовокзала, труху, тонированную вкруговую, с желтыми ластами несоразмерных брызговиков, самолетные пропеллеры, крутящиеся внутри колесных колпаков, и голубые корабельные светодиоды подсветки во всех местах. Металлолом в парше дешевой мишуры и не подумал тыкаться в хвост двух рядов, ждущих зеленого, а просто встал, как чирий, третьим на встречке. Благо такое вздутье позволяло У-образное устройство перекрестка с большою круглой клумбой в центре. Но только резина у трехкопеечного хама такой же шикарной, как все обвесы, не была. Мужичок на серой крепкой «тойотке», стоявший прямо перед Игорем, легко ушел по свету первым и сразу, перестроившись за клумбой, зажег левый поворотник, давая знать, что будет через два десятка метров, там, на разрыве двух сплошных, нырять в межуличный проезд. Лихой ловчила на девятке у него сзади заметался, но все равно остался за серым, ход сбавляющим задком «тойоты» и пропустил волей-неволей всю вереницу тех, кого товарищами, да и вообще себе подобными, как видно, не считал. Ну, уж потом обиду выместил, уж наверстал так наверстал…

Женщина с малышом шла первой, мужичишка ее чуточку задержался на обочине, как-то неловко, по-рачьи, двумя занятыми руками, в одной пакет, в другой что-то невидимое, мелкое, пытаясь, как одной клешней, прихватить со снега санки. Но вот как будто справился, кинулся за своими, и тут же все с таким трудом подобранное уронил. Девятка так поддела мать с ребенком, что оба в воздухе, словно картонные фигурки на одной ниточке, перевернулись, при этом непостижимым, невероятным образом не расставаясь. Даже крутясь и улетая через себя вперед на грязный снег. Черными ледяными искрами врезаясь в горящий, расплавленный мозг Игоря Валенка. Два тела. В воздухе. Может быть и на земле, упав, они и там не разлучились, уже плашмя так и остались с ладонями одна в одной, но Игорю не суждено было этого узнать, хотя он и выскочил из машины. Путь преградил свихнувшийся, ставший снарядом человек.

– Чего остановился? Едь на меня! Убей и меня тоже! Задави…

Так и кричал. Мелкий, но злой и хваткий, как вся тутошняя шахтерня. Готовый рвать зубами, бодать башкой, пинать ногами, а сейчас буквально отрывая рукава куртки, пытаясь закрутить и повалить большого Игоря… Весь мир переполняя свежим, полным пузырей и жизни запахом из пищевода в желудок окончательно и полностью еще не стекшего пива. Потом Игорь увидел на снегу сизую, словно ледышка, банку в лужице разлившегося «Клинского», и понял, что помешало мужику быстрее справиться с салазками. И сохранило теперь как будто бы и на фиг ненужную жизнь.

А ему самому, Игорю, если не жизнь, то руки и ноги оставили, наверное, гаи, менты. Деды Морозы в желтых жилетах кислотной Снегурочки. Вовремя подоспевшие, куда-то отодвинувшие, умело оттеснившие обезумевшего моську, отца и мужа. Бежали от перекрестка вроде бы двое, а тут, на месте, словно размножились. Удвоились. Один из четверых, оставшийся возле Игоря, велел:

– Машину уберите с проезжей части, поставьте у обочины. Вы и вы, на «хонде». Будете свидетелями.