Рассказы о землепроходцах

Смеркалось. Самое тихое, это вечернее время любил Стефан, приурочивая к сумеркам неторопливые мысли, что совершались в нем, превращаясь в музыку. На это время суток и берег Стефан музыку ученика. Но странно путались звуки. В торжественное и строгое славословие вплетался какой-то другой, разгульный напев.

Нахмурившись, Стефан отодвинул октоих, забарабанил пальцами по столу. Отчего-то опять вспомнился хмурый день на Каме; сырой пронзительный ветер, шумящий в лесу; разорвавшие серую пелену дождя черные струги... И он смотрит на воинов, идущих к строгановскому дому, и пытается узнать, который Ермак... Отчего же снова припомнилось все это так, словно вчера было?

Стефан потер лоб.

Да... Ну да... Сегодня в трапезной шептались монахи о разбойнике, который Сибирью царю поклонился. Такую вот чуднýю весть принес из Москвы странник.

Да... Вот, значит, и сошлись воедино четыре года...

Откинувшись на спинку скамьи, Стефан прикрыл глаза.

Далече-далече, во чистом поле,
Eщe подале на синем море,
На синем море, на взморьице... —

словно вспомнив позабытое, тихо запел он.

По кругу Ермак похаживает,
Казакам, добрым молодцам, приказывает...

Не чувствовал Стефан, сколько времени звучала, длилась песня. Словно забытье охватило его, и не помнил он, как и окончилась она. Как сидел, вытянув нa cтолe руки, так и остался сидеть. Не двинулся.

Но скрипнула половица возле двери. И хотя и не поворачивался Стефан, угадал по звуку дыхания нового ученика, недавно взятого в хор.

— Что тебе?

— Настоятель просит, дидаскал[4]... — дрожащим от волнения голосом отвечал ученик.

— Настоятель? — Стефан нахмурился. — Скажи: сейчас буду.

Но не ушел ученик. Переминаясь с ноги на ногу, стоял у двери, не решаясь спросить что-то.

— Что еще?

— Песня, дидаскал... — проговорил ученик и, совсем смутившись, добавил шепотом. — Откуль такая?

— Песня? — Обернувшись, Стефан взглянул на ученика. — Услышал недавно... На стругах пели.

И, скрытая, не видна была ученику улыбка учителя.

Впрочем, что ж?

Только вздохнула из-подо льда река, поплыли струги, и на первом же — издалека слышать! — «Далече-далече, во чистом поле...» — звонкие заливались во всю округy голоса гребцов.

Родословная Ермака

ак было или иначе — кто знает? Ничего не известно сейчас о композиторах XVI века Стефане Голыше и его ученике Иване Лукошко. Только музыка, написанная ими, осталась нам, а о жизнях — нет! — ничего не ведано.

 Отрывисты и противоречивы и дошедшие до нас сведения о Ермаке. Летопись говорит о нем кратко:

«О себе же Ермак известие написал, откуда рождение его. Дед его был суздалец, посадской человек, жил в лишении, от хлебной скупости сошел в Владимер, именем его звали Афонасий Григорьевич сын Аленин, и тут воспитал двух сыновей Родиона и Тимофея, и кормился извозом и был в найму в подводах у разбойников, на Муромском лесу пойман и сидел в тюрьме, а оттуда беже с женой и детьми в Юрьевец Повольской, умре, а дети его Родион и Тимофей от скудности сошли на реку Чусовую и вотчины Строгановы, ему породи детей: у Родиона два сына — Дмитрей да Лука, у Тимофея дети Гаврило, да Фрол, да Василей. И оный Василей был силен и велеречив и остр, ходил у Строгановых на стругах в работе, по рекам Каме и Волге, и от той работы принял смелость и, прибрав себе дружину малую, пошел от работы на разбой и от них звался атаманом, прозван Ермаком, сказуется дорожной apтельной таган, а по волоским (по-вологодски. — Н. К.) — жерновой мельнец рушной».

Вот и вся известная нам родословная Котла Тимофеевича, а по-вологодски — Жернова.

Однако и эти небогатые сведения сомнительны. Кунгурская летопись называет Ермака «рабом божьим Германом», а всего историками зафиксировано семь имен Ермака: Ермак, Ермолай, Гepман, Ермил, Василий, Тимофей и Еремей.

Довершая неразбериху в тусклой мерцающей полутьме прошлогo, возникает двойник — донской атаман Eрмак Тимофеевич, который летом 1581 года осадил Могилев, а вскоре после гибели покорителя Сибири упомянут в списке донских атаманов.

Имя, место и год рождения — ни на один из этих анкетных вопросов мы не можем ответить, когда заходит речь о Ермаке.

«Слишком мало источников», — вздыхает исследователь, и это действительно так. Дa... Порою мы небрежны к своей истории. Разве не об этом виноватые слова дьяка из ХVII столетия: «...в Приказе Большого дворца елатомской таможенный сбор не ведом, а старо-peзанских сборных книг... не сыскано. Подьячие же, которые те дела в тех годах ведали, померли, и справиться о том нe c кем».

Сколько же столетий подряд в войнах, пожарах и смутах, а чаще из-за нерадения теряем мы подробности своей истории!