Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

Первый раз слышал о грехе, связанном с таким безобидным предметом, как свеча, но спорить не стал… Мы сидели у стола при свете газовой горелки, пили кофе, и Лигман начал рассказ о своем великом изобретении.

– Случай всесилен, – сказал он. – Мы в его власти. Ученый всю свою деятельную жизнь будто участвует в лотерее. Повезет – выиграет, не повезет – так и не сможет сказать своего слова.

– Но везет-то далеко не каждому, – робко возразил я.

– Верно, – кивнул Лигман. – Просто человеку одаренному достается больше билетов. Его шансы на удачу предпочтительней. Вот и все. Но в моем случае и степень таланта не имела никакого значения.

Мой гость замолчал. Торопить его не хотелось. Если честно, в тот момент меня не слишком интересовало давнее открытие Лигмана. Я вообще и всегда относился с изрядной долей скепсиса к таким людям, как Пинхас, и считал всех представителей этого неугомонного племени безумцами.

Всполохи грозы время от времени освещали вдохновенные, но тяжелые черты лица моего гостя, его всклокоченные, седые волосы. В тот вечер Лигман был очень похож на классическое изображение Бетховена. Мне даже показалось, что раскаты грома повторяют первые такты Третьей симфонии великого композитора.

– Итак, случай, – тихим голосом продолжил Пинхас. – В тот вечер я и мой ассистент занимались одним любопытным материалом. Труп эксгумировали через две недели после захоронения, и нам следовало проверить, поражены ли ядом останки Бублика… Не нужно улыбаться. До конца жизни буду помнить кличку того криминального авторитета.

– Извини, – сказал я, все еще без особого почтения внимая рассказу моего приятеля. – Но посуди сам: «Отравленный бублик» – звучит не очень серьезно.

Пинхас Лигман тяжело вздохнул и поднялся.

– Нет, – сказал он. – Ты еще не созрел, чтобы понять и осмыслить мое изобретение. Очень жаль. Видимо, я зря пришел к гуманитарию… Хотя, вполне возможно, дело не в профессии, а в направлении ума, что ли. В тебе слишком много жажды жизни и страха смерти, а здесь нужна норма.

Я обиделся на справедливую, надо думать, критику, и не стал задерживать Пинхаса. Он вышел, но через минуту вернулся.

– Лифт не работает, – сказал он. – И черт тебя дернул поселиться на двенадцатом этаже. Топать вниз по темной лестнице не самое приятное занятие. Впрочем, подниматься еще противней.

И он снова присел к столу, попросил вместо кофе стакан простой воды, но пить не стал, решительно отодвинул кружку и произнес, глядя мимо меня:

– В те годы все разваливалось в России, расползалось по швам. Наши хозяйственные службы работали из рук вон плохо. Не знаю уж почему, но в мою лабораторию зачем-то притащили инсфектор – новейший прибор для определения биотоков мозга. Ну какие могут быть биотоки у объекта нашего исследования? Я сразу же попросил убрать этот чертов инсфектор. Мне пообещали это сделать, но, как известно, обещанного три года ждут.

Так вот, мы (я и мой ассистент Сеня Волох) закончили с Бубликом, взяли срезы его тканей для анализа и фаланги пальцев, и тут Сеня говорит:

– Петр Наумыч, давайте проверим биотоки у этого парня.

– Сеня, – сказал я. – Какие могут быть биотоки у покойника. Ты, насколько мне известно, окончил медицинский институт, а не цирковое училище.

– Верно, – не стал спорить Волох. – Извините. Сам не знаю… Дурь какая-то померещилась. Пойду домой, если не возражаете.

Он ушел, а я остался один в лаборатории. Дело в том, что биохимический анализ костей и тканей я обычно делал сам. Работа эта тонкая, требует большого опыта и знаний. Волох был талантливым парнем. Со временем я стал доверять ему, как себе, но тогда не решился – слишком этот Сеня был молод… Где-то примерно через час покончил с анализом. Выяснилось, что Бублика не потчевали ядом перед удушением.

На скорую руку оформил бланки с анализом, отправился я в душевую и вдруг там, под струями холодной воды, вспомнил о дикой идее моего ассистента.

В дальнейшем, как мне потом казалось, я действовал, будто повинуясь потустороннему приказу. Вернул из морга труп Бублика, затем приволок к изголовью каталки этот чертов инсфектор.

Подключить его клеммы к черепу покойника было нетрудно, но не хватило шнура. Пришлось и тележку, и сам аппарат подвинуть к стене. Руки мои дрожали, когда я засовывал вилку в розетку.

Дрожали и тогда, когда разбирался с механизмом включения. Наконец табло зажглось, дрогнул поплавок в демонстрационной камере… И тут, веришь, я, крепкий, здоровый мужик, повидавший в своей жизни не мало, чуть не упал в обморок.

Мозг трупа жил, причем жил активно. Прибор показывал, что погибшее серое вещество Бублика излучает бешеную энергию биотоков. Причем сам характер полученной кривой показывал типичную картину шока, боли, смятения…

Передо мной был труп страдающего человека.

– Человека в аду, – дополнил я, стараясь произнести эту фразу как можно серьезней.

– Мы вправе определить подобное и так, – внимательно посмотрел на меня Лигман. – Хотя в научном отчете, составленном через год, мы употребили слово «экстремальная ситуация».

– И что же было дальше? – спросил я, с большим трудом подавив зевок.