Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

Начались разного рода метания: поиски знахарей, народных лекарей, ворожей и прочей недоброкачественной публики. Но тут позвонил супруге больного из Москвы хирург, оперировавший Кукина, и сказал, что для таких больных, как Егор Захарович, в Израиле открыли экспериментальную лечебную программу, и Егор Захарович, если пожелает, может ей воспользоваться. Хирург сразу же дополнил, что лечение будет бесплатным, но дорогу и проживание им придется оплатить самим.

Нужно отметить, что при любом отношении к потомкам Иакова русский человек, тайно или открыто, убежден в некоем превосходстве еврейского племени, в особом умении жить и выживать, несмотря ни на что.

Анна Гавриловна сразу решила, что в Израиле ее любимого мужа спасут от смерти. Надеждой своей она не стала делиться с Егором Захаровичем, помчалась в Москву и быстро выправила все необходимые документы.

Деньги у людей честных гостят редко, но был у Кукиных сынок – редкий пройдоха по торговой части. Отца он, при всех своих недостатках, любил нежно, а потому и взял на себя материальное обеспечение заграничного вояжа Егора Захаровича.

Все складывалось лучшим образом, но совершенно неожиданно сам Кукин отказался от предложенного лечения за границей России. Он сказал жене так:

– Им белые мыши нужны для опытов. Своих-то жалко. Вот и ищут лохов среди других народов. Я не собака Павлова, я – человек. Я русский человек. А потом – ты только глянь в телек! Бомбят их почем зря, террор опять же. Никуда не поеду!

Анна Гавриловна хотела сказать мужу, что нет у него выхода, что дают врачи больному сроку жизни всего шестьдесят дней, но не смогла выговорить эти жестокие слова. Она просто заплакала так горько, как не плакала никогда в жизни.

Слезы подействовали. Кукин тоже любил свою жену и согласен был на что угодно, только бы не видеть ее в горе и полном отчаянии.

Так он оказался в Израиле. На месте выяснилось, что одной процедуры больному мало. Им пришлось брать билеты до аэропорта Бен-Гуриона еще девять раз. Русскоязычный врач Борис Раппопорт курировал курс лечения, но отношения с ним у Кукина не заладились. Егору Захаровичу казалось, и не без причины, что Раппопорт совершенно безразличен к его личности и видит он в своем кабинете не живого человека, а робота, у которого почему-то отказало какое-то реле в железной черепушке и нужно этот испорченный механизм исправить. Поначалу Кукин пробовал наладить с лечащим врачом человеческий контакт, но быстро понял, что плевать Борису Раппопорту абсолютно на все, что не касалось болезни Егора Захаровича.

– Говорил я тебе? – сказал он как-то Анне Гавриловне. – Им не люди были нужны, а собаки подопытные. Все-таки дурной народ эти евреи.

– Пускай дурной, – не стала спорить с мужем Анна Гавриловна. – Только бы вылечили тебя.

Больше на тему плюсов и минусов потомков Иакова они не разговаривали. Жене Кукина еще в России дали совет помолиться за здоровье Егора Захаровича в церкви Гроба Господня, но она подумала, что на Святой земле Бог все-таки ближе к евреям, чем к другим людям, и помолиться надо бы в синагоге, а не в церкви.

Анна Гавриловна решила посоветоваться, как ей сделать это, с русскоязычной официанткой в кафе на набережной, но та ей сказала, что лучше отправиться к Стене Плача и оставить там записку с просьбой о выздоровлении Кукина.

Рискнув бросить мужа одного на полдня, Анна Гавриловна отправилась в Иерусалим и оставила в щели между древними камнями такую записку: «Прошу тебя, Господи, умоляю, дай мужу моему, Кукину Егору Захаровичу, 1941 года рождения, сил и здоровья. Кукина Анна».

У самого больного не было сил и времени, чтобы познакомиться с Израилем. Гостиница, дорога в клинику на такси, сама больница – вот и вся география его странствий по Еврейскому государству. В номере был телевизор с каналами из Москвы. Каналы эти Егор Захарович смотрел постоянно, и иногда ему казалось, что он никуда не уезжал из России, а просто лечится в новой больнице, по новой заграничной методике.

Лечение было сложным. Егор Захарович мучился, страдал, накачанный неведомым лекарством, и не меньше от вынужденного безделья, но жил. Прошло два месяца, четыре, восемь, прошел год…

И вот он сидел в холле гостиницы на набережной, смотрел на море, песок пляжа, чистое небо и думал о причудах своей собственной жизни. Он думал, что болезнь как будто специально загнала его в эту жаркую чужую страну с какой-то неведомой целью. Раньше он был уверен, что все в его длинной жизни давно уже сказано и выяснено, и он выполнил на этой земле все предначертанное судьбой. И вот оказалось, что это не так: что-то он еще должен себе, своим близким и этому миру.

«Море, – подумал Кукин. – Даже в Черном никогда не купался, не довелось. Раз дали путевку в Ялту, но тут заболел начальник стапеля. В реке нашей, в озере, даже в болоте плавал, а в море, в соленой водичке, не довелось».