Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

«Без головы», без мозга, без разума. «Чудовище», живущее одними инстинктами: завистью, ненавистью, страхом…

Фон Папен, проложивший нацистам дорогу к власти, писал впоследствии: «Что касается меня – то я допустил одну важную ошибку, недооценив наглую напористость национал-социалистов, с которой они стали воплощать в жизнь свою “Новую идею”, адресуясь при этом не к буржуазии, все еще мыслящей категориями XIX века, а к широким массам, и в первую очередь к их инстинктам, а не их рассудку».

В ХХ веке власть отбросила «старую этику» за ненадобностью, поместив в камеру пыток тех, кто все еще пытался жить и творить по ее канонам. Пройдет почти четверть века со дня ареста Заболоцкого, и другой великий поэт попадет в эту камеру. Впрочем, не пытки это были, а всего лишь побои. Другое время – другие правила игры, но все те же нелюди властны над судьбами людей.

Из «Диалогов с Бродским» Соломона Волкова:

Волков. Как у вас сложились отношения со следователем?

Бродский. Ну, я просто ни на какое общение не шел, ни на какие разговоры. Просто держал язык за зубами. Это их выводило из себя. Тут они на тебя и кулаками стучать, и по морде бить.

Волков. Что, действительно били?

Бродский. Били. Довольно сильно, между прочим. Несколько раз.

В общем, сначала пуля в затылок или смерть от голода и холода, а затем стали «пороть на конюшне», чтобы не забывал раб, холоп и смерд, кто в доме хозяин.

Бродский о тюремном и ссыльном своем опыте ничего не написал. Поединок этот с властью был ему неинтересен. Зачем тратить слова на стоны и жалобы? Рассказ Заболоцкого «История моего заключения» – своего рода исповедь, заклинание, но и вера в слово, способное что-то изменить в окружающем мире. Иосиф Бродский и не думал сводить счеты с обидчиками. Да и к жалобному слову относился без иллюзий. Люди, искалеченные сталинской машиной пыток, искали в жалобе не просто возмездие, но возможность утраченной гармонии. Иосиф Бродский не желал вступать в диалог, спор, конфронтацию с любой властью. Он был сам по себе, и враждебный ему мир зла – сам по себе.

Худощавая мисс из Афин
Была дверью расплющена в блин.
Но вскричала спокойно:
«Это вовсе не больно!»
Та отважная мисс из Афин.

Эдвард Лир. «Книга бессмыслиц»

«Это вовсе не больно», – готов был утверждать всем своим существом Иосиф Бродский. «Солидарность с горем» – это не жалоба. Это всего лишь – солидарность. Талант Заболоцкого невольно восставал против авторитарного режима самим размером дарования. Иосиф Бродский был прямым и явным врагом репрессивной системы в СССР. Будущего лауреата Нобелевской премии избивали, судили и сослали как врага. И Бродский, прекрасно сознавая это, даже любовался собой, отбывая принудительные сельхозработы:

…Топорщилось зерно под бороной,
и двигатель окрестность оглашал.
Пилот меж туч закручивал свой почерк.
Лицом в поля, к движению спиной,
я сеялку собою украшал,
припудренный землицею, как Моцарт.

Поэт не дал возможности толпе запугать себя, оставить навечно в камере пыток и страха. «Моцарт» неприкасаем, пусть и в колодках, неподсуден и свободен.

Стихи раннего Иосифа Бродского очень похожи на восторги позднего Николая Заболоцкого:

Хлестало, будто из баклаги,
И над собранием берез
Пир электричества и влаги
Сливался в бешеный хаос.
А мы шагали по дороге,
Среди кустарников и трав,
Как древнегреческие боги,
Трезубцы в облако подняв.

«Мы шагали». В шаге подобном еще и попытка с толпой-победительницей слиться. Может, и простит тогда, не казнит самосудом, примет за своего. Вождю-людоеду кланяться было стыдно. Толпа все-таки не вождь. А может, и не толпа она вовсе, а пресловутый народ?