Рассказы о России

Но двумя неделями не ограничилось. Сначала появились проблемы с анализами, затем рентген показал, что кость срастается неровно, и начались новые осмотры и процедуры. Потянулись дни – скучные, однообразные, серые, как мешковина. Ещё раза два заходили знакомые и коллеги, для разбора аварии являлся полицейский инспектор, а после него – страховой агент, принесший Николаю на подпись целую пачку документов. Николай ждал отца, но тот всё не давал о себе знать, видимо, его тайское турне затягивалось. Наконец, посещения прекратились. Не отставала только бабка. Она приходила ежедневно, ровно в одиннадцать утра, и сразу решительно усаживалась на табурет у изголовья, точно принимала пост. Говорить с ней было не о чем, и Николай только машинально отвечал на её вопросы, которые всегда были одни и те же – не болит ли нога, хорошо ли кормят, не грубят ли врачи. Гостинцами же её – фруктами и неизменным холодцом, он брезговал. Холодец каждый раз велел нести обратно, а фрукты, как только старуха уходила, раздавал соседям по палате. Ему даже стыдно было за эти фрукты. Бабка покупала всё самое дешёвое и лежалое – потемневшие, в чёрных точках бананы, подгнившие яблоки и груши – видимо, сказывалась стариковская привычка экономить. «Одна живёт, могла бы и не скаредничать», – зло думал Николай.

Как-то в коридоре, в очереди на процедуры, к нему подошла медсестра и спросила насчёт лекарств, которые надо было заказать у родных. Говорила она холодно и требовательно, и её тон смутил Николая. Вечером он попросил смартфон у соседа по палате, толстого бородатого кавказца, и заглянул в интернет. Большинство медикаментов из списка стоили недорого, но два или три наименования тянули вместе почти на десять тысяч рублей. Это напугало Николая. Он начал действовать, но безуспешно. Деньги и кредитные карты пропали в аварии, и о скором восстановлении их нечего было и думать. Отцу он дозвониться не смог, и только послал ему подробное сообщение с рассказом о ситуации. В Москве у Николая имелось множество друзей и знакомых, но телефонов одних он не помнил наизусть, те же, кому позвонил, как назло или сами сидели без денег, или были в отъезде. Последним Николай набрал своего шефа с работы, Рыболовлева. Тот долго мялся, увиливал, и, наконец, пустился в путаные и длинные объяснения, из которых следовало, что рынок замер, заказов стало мало, и лишних денег в кассе фирмы нет. «Но если тебе действительно нужно, я одолжу из своих», – прибавил он таким серьёзным и торжественным тоном, словно речь шла об огромной жертве. Николай сдержанно отказался и положил трубку. Оставалось одно – ждать, пока отец узнает об аварии и вернётся в Москву.

Целыми днями Николай лежал на кровати, тосковал и смотрел на улицу. Окна в палате выходили в густой парк, где росли старые, корявые осины и дул пронзительный ветер. Был уже март, но деревья в парке скрипели сухо, безнадёжно, по-зимнему, и казалось, что никогда больше не будет тепла и солнца, а будут только морозы, снега, ледяные вихри, и эта отчаянная серая тоска. Николай пробовал развлекать себя, вспоминая забавные случаи из прошлого и строя планы на будущее, но эти мысли как-то не приживались у него, они казались лишними в этих серых стенах, среди чужих равнодушных людей. Хорошо тут получалось только считать обиды и ненавидеть. И Николай ненавидел. Он ненавидел отца за то, что тот развёлся с матерью и завёл любовницу, ненавидел Рыболовлева за то, что тот не помог ему в беде, ненавидел себя за то, что так неосторожно, беспечно жил. Но главное, он ненавидел бабку. Она, навязчивая, архаичная, косная, олицетворяла для него всё то, что он презирал всю свою взрослую жизнь, то, что одним фактом своего существования всегда стесняло и ущемляло его. Её вид раздражал Николая, и всякий раз, как она приходила, он старался поскорее отделаться от неё.

– Баб Маш, у меня тут всё хорошо, шла бы ты домой, а? – умолял он, комкая край простыни. – Я тут и без тебя нормально справлюсь.

Если он слишком уж настаивал, она уходила, но на другой день возвращалась снова со своими расспросами, фруктами и холодцом.

Однажды он забрал у неё этот злосчастный холодец, после её ухода доковылял до туалета, и, зло стуча ложкой по стенкам кастрюли, вывалил студенистую массу в унитаз. Затем, глядя в сторону и кривясь от отвращения, спустил воду. Вернулся в палату довольный и умиротворённый, словно совершил хороший, честный поступок.

Порой он даже думал, что бабка не понимает его слов и уговоров, что она не в себе, как в тот раз, на кухне. В самом деле, в последнее время она похудела, осунулась, и при взгляде на неё Николаю вспоминалась старая собака, которую он как-то в детстве увидел на улице под дождём, пожалел и, к ужасу родителей, привёл домой…