Рассказы о природе

Охотники по-особому описывают следы, оставленные зайцем на снегу. Весь заячий путь они называют «маликом». В местах кормёжки («жировки») заяц натаптывает путаные «жировые» следы. По пути на лёжку заяц бежит длинными прыжками — это «длинный» след; ближе к дому он замедляет ход и идёт обратно — это «короткий» след, «сдвойка»; или он делает «петлю». Перед лёжкой заяц прыгает далеко в сторону — это «скидка».

Как помочь зимним обитателям?

Зимой в лесу остаётся совсем мало птиц — насекомоядные улетают на юг, остаются только те, кто может прокормиться семенами. Им приходится тратить много сил, чтобы прокормиться. Поэтому в саду и в лесу следует развешивать кормушки для мелких птиц с семечками (нежареными!), хлебными крошками, кусочками сала (несолёного!). Туда будут прилетать синицы, поползни, дятлы.

Почему метель зайцу помогает?

Снежной зимой зайцам приходится туго. Из-под снега бывает трудно добывать корм, по снегу тяжело передвигаться. И наконец, на чистом снегу чётко отпечатываются лапы, рассказывая хищнику или охотнику, куда направился заяц. Поэтому для него настоящим спасением оказывается метель: ветер гонит по снегу позёмку и заметает следы, давая зайцу возможность провести день спокойно.

А сколько зайцев в следующем году разведётся?

Зайцы очень плодовиты. В средней полосе зайчиха за весну и лето приносит 2–3 помёта, а на юге даже 4, в зависимости от сезона и погоды в каждом от 2 до 8 детёнышей. Зайчата рождаются хорошо развитыми, притаиваются под кустом, чтобы их не обнаружил хищник. Зайчиха приходит кормить потомство очень жирным молоком раз в 1–2 дня.

Синий лапоть

Через наш большой лес проводят шоссе с отдельными путями для легковых машин, для грузовиков, для телег и для пешеходов. Сейчас пока для этого шоссе только лес вырубили коридором. Хорошо смотреть вдоль по вырубке: две зелёные стены леса, и небо в конце. Когда лес вырубали, то большие деревья куда-то увозили, мелкий же хворост — грачевник — собирали в огромные кучи. Хотели увезти и грачевник для отопления фабрики, но не управились, и кучи по всей широкой вырубке остались зимовать.

Осенью охотники жаловались, что зайцы куда-то пропали, и некоторые связывали это исчезновение зайцев с вырубкой леса: рубили, стучали, гомонили и распугали. Когда же налетела пороша и по следам можно было разгадать все заячьи проделки, пришёл следопыт Родионыч и сказал:

— Синий лапоть весь лежит под кучами грачевника.

Родионыч — в отличие от всех охотников — зайца называл не «косым чёртом», а всегда «синим лаптем»; удивляться тут нечему: ведь на чёрта заяц не более похож, чем на лапоть, а если скажут, что синих лаптей не бывает на свете, то я скажу, что ведь и косых чертей тоже не бывает.

Слух о зайцах под кучами мгновенно обежал весь наш городок, и под выходной день охотники во главе с Родионычем стали стекаться ко мне.

Рано утром, на самом рассвете, вышли мы на охоту без собак: Родионыч был такой искусник, что лучше всякой гончей мог нагнать зайца на охотника. Как только стало видно настолько, что можно было отличить следы лисьи от заячьих, мы взяли заячий след, пошли по нему, и, конечно, он привёл нас к одной куче грачевника, высокой, как наш деревянный дом с мезонином. Под этой кучей должен был лежать заяц, и мы, приготовив ружья, стали все кругом.

— Давай, — сказали мы Родионычу.

— Вылезай, синий лапоть! — крикнул он и сунул длинной палкой под кучу.

Заяц не выскочил. Родионыч оторопел. И, подумав, с очень серьёзным лицом, оглядывая каждую мелочь на снегу, обошёл всю кучу, и ещё раз по большому кругу обошёл: нигде не было выходного следа.

— Тут он, — сказал Родионыч уверенно. — Становитесь на места, ребятушки, он тут. Готовы?

— Давай! — крикнули мы.

— Вылезай, синий лапоть! — крикнул Родионыч и трижды пырнул под грачевник такой длинной палкой, что конец её на другой стороне чуть с ног не сбил одного молодого охотника.

И вот — нет, заяц не выскочил.

Такого конфуза с нашим старейшим следопытом ещё в жизни никогда не бывало; он даже в лице как будто немного опал. У нас же суета пошла, каждый стал по-своему о чём-то догадываться, во всё совать свой нос, туда-сюда ходить, по снегу и так, затирая все следы, отнимать всякую возможность разгадать проделку умного зайца.

И вот, вижу, Родионыч вдруг просиял, сел, довольный, на пень поодаль от охотников, свёртывает себе папироску и моргает, вот подмаргивает мне и подзывает к себе.

Смекнув дело, незаметно для всех подхожу к Родионычу, а он мне показывает наверх, на самый верх засыпанной снегом высокой кучи грачевника.

— Гляди, — шепчет он, — синий-то лапоть какую с нами штуку играет.

Не сразу на белом снегу разглядел я две чёрные точки — глаза беляка — и ещё две маленькие точки — чёрные кончики длинных белых ушей. Это голова торчала из-под грачевника и повёртывалась в разные стороны за охотниками: куда они, туда и голова.