— Дядь Вас, а дядь Вас!.. Это же вроде коньяк? Он же клопами воняет. Как его пить-то, заразу?
— Вы, товарищ генерал, его не слушайте, — повеселевшим голосом сказал старший мужик. — Он только недавно из деревни. Темный еще… Эх ты, чернозем! Клопа-ами! Это когда он клопами-то пахнул? Когда в прежней цене был, А теперь его отучили пахнуть. Верно я говорю, товарищ генерал?..
Выпили мужики генеральский коньяк, съели ужин, задаток получили, велели хозяевам мебель из двух комнат спихнуть пока в две другие, полы старыми газетами застелить, приготовить, словом, фронт работ на завтрашний день — и ушли.
На другой день, в условленный час, заявляется один старший мужик — дядя Вася. Сел он посреди пустой комнаты на перевернутое ведро, скорбно высморкался и говорит:
— Санька-то, а?.. Вот ведь молокосос…
— Да что такое? — встревожился генерал.
— Что-что! — махнул рукой дядя Вася. — Деревня — она и есть деревня… Говорил ему вчера, когда от вас ушли: не пей, говорю, вермута — он с коньяком не сцепляется. Да разве его уговоришь!.. Теперь вот лежит пластом — какой с него работник… Лечить надо парня, товарищ генерал. На ноги ставить.
— Так чего же не лечите, раз надо?
— Затем и пришел, — поднялся дядя Вася. — Ваш он теперь работник — с вас и на лечение.
У генерала мелких не оказалось, дал он дяде Васе четвертную.
— Только уж вы побыстрее на ноги его ставьте. — попросил. — А то — сами видите — в квартире разгром…
На третий день один Санька заявился.
— Дядя-то Вася, а? — сказал он. — Это надо же… меня вылечил, а сам слег… А ведь говорил я ему: дядя Вася, не пей ты эту полинку. Не пей! И так у вас в городе воздух чижолый…
— Какую такую Полинку? — спросил генерал.
— Во! Не знаете, что ли? — изумился Санька. — Политуру-то не знаете?… Ну и ну!.. Вот она, товарищ генерал, дядю Васю и свалила… Надо бы подлечить мужика. На ноги поставить.
Выдал генерал Саньке десятку. Строго наказал: завтра без дяди Васи не являться.
На четвертый день, и правда, пришли мужики вдвоем. Только дядя Вася крючком согнутый. Мелкими шажками семенит и за поясницу держится.
— Перелечил, — говорит. — сукии кот, Санька, на другой бок. Заставь дурака богу молиться — он лоб расшибет. Как теперь буду кистью орудовать, если даже глаз к потолку поднять не могу?
Генеральша дядю Васю спрашивает: может, змеиный яд вам поясницу облегчит?
— Это яблочное, что ли? Не-ет… яблочное в таком случае не прошибет. Не та сила. Вот если бы денатурату… Или хоть обыкновенную.
— Дак я сбегаю, — вызвался Санька.
Сбегал он в магазин, принес бутылку обыкновенной, грамм сто пятьдесят сам принял, остальное дяде Васе выпоил. И что вы думаете? — распрямился мужик!
Распрямиться-то распрямился, но ударило ему в другую область — равновесие потерял. Ходит по комнате, за стенки хватается, обои ногтями царапает… Прямо беда. — Нет, Иришенька, надо их на казарменное положение переводить, — сказал генерал жене после этого случая. — Иначе всё прахом пойдет.
Перевели мужиков на казарменное положение. Генерал им альтернативу поставил: или на казарменное — или задаток назад. А где его возьмешь, задаток-то? Его уже давно тю-тю! Что женам ушло, что — на лечение. Генеральской-то надбавки им не хватало. Поскребли мужики затылки, повздыхали — согласились. Правда, выторговали себе приварок и винную порцию.
Раскинула им генеральша две раскладушки в дальней комнате — и зажили они бивуачно.
День живут, другой, третий. Едят за четверых, пьют за семерых, работают за полчеловека. Но все же работают. Не как раньше, когда на вольном режиме были.
Генеральша на кухне обосновалась. Варит, жарит, печет день-деньской. Тут же на кухне и ночевать приспособилась. Заберется в кресло, калачиком свернется, ноги пледом прикроет — много ли ей места надо?
Иногда, по вечерам, дядя Вася, если не шибко пьяный случался, приходил к ней на кухню — побеседовать.
— Отчего народ пьет, Викторовна? — спросит. Помолчит, да сам и ответит: — Атмосферу чует.
Но больше они с подсобником разговоры вели. Махнет, допустим, дядя Вася кистью разок-другой, остановится, папироску закурит и задумается.
— Александр! Ну-ка, напомни — что-то у меня отшибло — сколько у нас в пивной ящик бутылок входит: двадцать или двадцать пять?
Санька в свою очередь лоб наморщит:
— Двадцать пять, однако… Или двадцать?.. Я. дядь Вась, никогда ящиками не покупал. Я за один раз больше двенадцати бутылок не выпиваю…
В другой раз Санька беседу завяжет:
— Вот, дядь Вась, рассказывал мне свояк про мужика одного, который сроду капли в рот не брал, а каждый день косой ходил в дугу.
— Как так?
— А так. Возьмет с утра палку дрожжей проглотит, килограмм сахару-песку съест, чайник воды выпьет — и через два часа у него в кишках самогонка.
— Хех ты! Свой, значит, змеевик-то?
— Ну да.
Так вот и жили.