Но меня смущали ее родители.
У дядьки Дронова была одна нездоровая страсть: он любил играть в карты, в «очко». Обычно, когда я к ним заходил, он лежал после ужина на кровати, задрав босые ноги на спинку её, и скучал. При виде меня Дронов оживлялся, доставал из сундучка захватанные карты — и начиналась битва. Так как деньги у меня не водились, играли мы с ним на щелчки. Дронову не везло — он всякий раз проигрывал.
— Дядя Дронов, может, не надо? — говорил я, видя его огорчение. — Может, отыграетесь потом?
— Щелкай, щелкай, — упрямо сбычивался он. — Щелкай — я за всю жизнь в долгах не был…
— Придешь завтрева? — спрашивал Дронов. И, не сдержавшись, выдавал свою мечту: — Эх, мне б тебя, Колька, хоть разок подкараулить! Уж я тебя щелкану. Я тебя так щелкану, что в штаны наваляешь!..
Я смотрел на черные суковатые руки Дронова, и меня заранее мутило от страха. Ведь должно же было ему когда-нибудь повезти…
Толстая белотелая тетя Параша Дронова была охальницей.
Когда мы, ребятишки, устраивали на Новый год елку в чьем-нибудь доме, тетя Параша мазала лицо сажей, являлась к нам на утренник и устраивала «художественную самодеятельность».
пела она, тяжело, по-слоновьи, приплясывая и тряся юбками:
Летом было у нее другое развлечение. Вдруг она, истомившись дома от безделья, с визгом выскакивала на полянку, где мы играли, и кричала:
— Девки, девки!.. Доржите меня — я стойку буду делать!
И с разбегу опрокидывалась на руки. А «девки» — Тамарка и Нинка должны были успеть схватить ее за взметнувшиеся ноги.
Юбки с тети Параши падали, обнажая ее мясистые прелести.
Словом, я решил спасти тихую Тамарку, да и себя тоже, от нехороших ее родителей. Не теперь, конечно, а в будущем.
Такое условие я ей поставил: как только подрастем — сбежим от отца с матерью.
Тамарка поплакала и согласилась.
А я, столкнувшийся уже с женским коварством, тут же назначил ей пробное испытание: завтра весь день пасти со мной корову.
Я пас корову на пустыре, за растворобетонным узлом. Вот туда-то и должна была прибежать ко мне Тамарка, удрав из дому.
— Мамка наказывала морковку прополоть, — попыталась было отговориться она.
Но я был неумолим.
Тамарка не пришла на пустырь. Ни утром, на в обед, ни после обеда.
Я напрасно прождал её целый день и вечером отправился к Дроновым — узнать, что случилось.
Дронов вскочил с кровати и зашлепал босыми ногами к сундучку.
По тетя Параша сказала:
— Ты бы подождал с картями, отец. Жених ведь пришел.
— Какой такой жених? — спросил Дронов.
— Да как же, — хихикнула тетя Параша. — К Тамарке он нашей посватался.
Дронов прозрел. Он сообразил, что все это время подставлял лоб не благородному партнеру, а низкому притворщику, пораженному совсем иной страстью.
— А вот я ему женилку-то отрежу! — пригрозил Дронов.
Я понял, что Тамарка предала меня, — и любовь наша на этом кончилась. Оборвалась легко, как ниточка, и, честно говоря, я даже почувствовал облегчение. Больше не надо было думать о том, как украсть Тамарку у родителей и где жить с ней после этого. Правда, я подыскал в согре укромную сухую полянку и даже начал строить там шалаш. Крутом было полно красной смородины, росли съедобные пучки, попадались птичьи гнезда. В конце концов, можно было настрелять из рогатки куликов — и как-нибудь прокормиться.
Но все это годилось только летом. А как жить в шалаше зимой — я совершенно не представлял.
Про третью, четвертую, пятую любовь не стоит говорить подробно. Войдя во вкус этого дела, я влюблялся легко, но непрочно, часто менял свои привязанности — так что избранницы мои, бывало, не успевали и догадаться, что они обожаемы.
Иногда любовь, как инфекционное заболевание, поражала сразу весь класс. Помню один такой случай. У нас была девочка — очень красивенькая, с длинными пепельными косами. Однажды какой-то сорванец обмакнул кончик ее косы в чернильницу. Гордая красавица, даже не взглянув в его сторону, взяла бритвочку, с большим лишком отрезала испачканный хвостик и выбросила в окно.
Этот жест настолько потряс всех нас, что мы тут же дружно в нее влюбились.
Ох, и натерпелась же она от нашей любви!.. Стараясь привлечь к себе внимание, ее беспрерывно дергали за косы, наступали на пятки, загораживали двери в класс и минутами торчали перед глазами, в надежде, что она рассмотрит, наконец, и выделит кого-нибудь из обожателей, наводили на нее во время переменок сразу по пятнадцать солнечных зайчиков.
Так вот и продолжалось это до тех пор, пока меня не подстерегла
Снова первая любовь
До этого я сам распоряжался, в кого мне влюбиться, когда и насколько. Я мог даже устраивать себе временные передышки. Так, уходя на летние каникулы, я отпускал на каникулы и любовь — лето и без того было прекрасно.
А тут… Вдруг появилась на нашей улице новенькая девочка.
Соседка Валька Крикалина нас познакомила.