Рассказы о пережитом

Я замерз у окна, но оторваться не было сил. Я снова видел черную машину. Бешеный ветер остановил ее. Дверца открылась, и из нее вышел генерал!.. Да, это был он — он возвращался из зала суда. Ни я, ни кто другой не нашли в себе сил подойти к нему. Стоим, как вкопанные. Генерал остановился перед нами, бледный и чуть напряженный. Вопрос, наверное, так и светился в наших глазах. Он ответил, видимо, воспроизводя слова и интонации председателя суда: «Смерть через расстрел. Приговор привести в исполнение в срок двадцать четыре часа!» Нас придавила мучительная тишина. Казалось, слышны были наши мысли. Генерал попросил закурить. Ему протянули коробку «Томасяна». Он протянул руку, взял сигарету и выжидательно зажал ее между пальцами — нет спичек. Я чиркнул спичкой. Он наклонился, чтобы прикурить. Пальцы его слегка дрожали. Подошел коренастый надзиратель и повел его в камеру с надписью «Смертный». Интересно, какое чувство бессмертия было у того, кому пришла в голову идея таким образом отделить смертных от «бессмертных»? Его заперли. Заперли и нас. Но мы знаем, скоро его отопрут…

Несколько молний сплелись в узел, ненадолго озарив тюремную сторожевую башню и караульного на ней. Он стоял, черный и неподвижный, словно обуглившийся от молний. За спиной у меня кто-то не смог сдержать вздоха. Наверное, по его подсчетам выходило, что черная машина уже прибыла на место назначения. Возможно, прошло четверть часа. От тюрьмы до шестого полка примерно столько пути. Я снова увидел черную машину. Она стояла с запертой дверцей. Крадучись, подошел убийца в черном мундире… Да нет, это тот самый коренастый надзиратель. Он пришел вывести генерала на прогулку. Через глазок в двери видна его камера. Надзиратель подходит, оглядывается и сует в замочную скважину громадный ключ. Однако в этот момент дверь открылась изнутри и в дверном проеме показался генерал. Коренастый опешил от неожиданности:

— Собирай вещи, переводим тебя в нижнее отделение.

Он хочет обмануть генерала. Лучше, чтобы тот не понял, что его ведут на расстрел. Остальные тоже не должны ни о чем догадаться. Чтобы не было осложнений. Генерал постоял несколько мгновений неподвижно и безмолвно. На губах его играла улыбка, чуть заметная улыбка, в которой ощущалась его необъяснимая сила. Надзиратель невольно застегнул мундир на все пуговицы. Генерал посмотрел ему в глаза и сказал убийственно спокойно и резко:

— Молодой человек, ведите себя прилично! Вы что, считаете меня ребенком? Лучше скажите то, что положено: Займов, пришло время умирать, пойдем!

Коренастый, сам не зная почему, вытянулся во фронт. Генерал перешагнул через порог и прошел мимо него. Белое облако седины закрыло глазок в двери камеры. Я стараюсь заглянуть в глазок, чтобы проводить его взглядом. Позади раздался окрик:

— Не высовывайся!

— Да что мы смотрим, пока стрельнут по нем!

— Слезай немедленно!

Товарищи принялись стаскивать меня за ноги со стола. Я уселся на соломенный тюфяк рядом с остальными и прислонился к стене. За окном бушевала гроза. Дождь перешел в ливень. Громы и молнии разрывали небо, казалось, настал час апокалипсиса. Может, именно сейчас раздался залп в туннеле. Товарищи, наверное, думали о том же, но никто не проронил ни слова. Я едва сдерживал слезы. «Нет-нет! Когда умирает генерал, не нужно слез».

РАНА

В первое мгновение я не мог понять, что произошло. То, что я видел, невидевшему трудно себе представить, а рассказывать об этом еще труднее. По противоположной стороне разделенного надвое тюремного коридора шел человек, окруженный множеством политзаключенных. Точнее, идти ему удавалось с трудом, потому что люди, точно бурлящий вокруг скалы водоворот, мешали ему, сдерживали шаг. Тщетно группа надзирателей с расстегнутыми ремнями старалась разогнать политзаключенных, требуя, чтобы они расходились по камерам. Попытки вклиниться в плотное кольцо множества людей и таким образом разорвать его также были безуспешными — водоворот отбрасывал их в сторону.

Человек притягивал к себе как магнитом. Дрожащие руки тянулись к нему, чтобы обнять. Побелевшие губы тянулись для прощального поцелуя. Позади кто-то локтями пытался проложить себе дорогу. Лес рук тянулся к нему и никак не мог достичь цели. Никому не удавалось пробиться сквозь плотное кольцо. Одни только слова могли бы долететь до него, но горе превращало их в катившиеся из глаз слезы.

Мне удалось понять происходящее, только когда в гуле голосов я разобрал, что повторяется одно и то же имя: «Иван», «Ваню», «Ванка». Так вот что случилось — Ивана Христова вели на расстрел. Так скоро! Мне было известно только, что ему предстоит предстать перед судом и что ему грозит смертная казнь.