Рассказы о литературном институте

Я же это время нахрапом проскакал, день с ночью путал, шел по жизни враскоряку, как матрос… Как жив остался? Неизвестно. Сейчас подойду к зеркалу — и глаза бы мои на меня не глядели! Лицо — как бычий пузырь, зубы повыпали, волосы повылезли, руки трясутся… Так ли я хотел свою жизнь прожить? Я хотел ее на белом коне проскакать с гордо поднятой головой. Нет, не получилось… Да-а, хорошо дядя Саша пролетел… Фанеркой прикинулся — и пролетел…

А в другой раз подойду — и ничего вроде. «Э-э нет, — говорю себе, дядя Саша, зря ты на себя наговариваешь. „Никто никогда не сможет нас вышибить из седла!“ А то, что волосы повыпали и зубы повыпали — так не все. Есть еще что причесать и чем укусить. Кого-то даже и за горло можно. Так что все в порядке. Ты еще куда с добром молодой человек! Главное — чтоб голова на плечах была цела. И мало-мало — варила. А в остальном разберемся. Надо только поменьше в космос бросаться и все без скафандра. На космонавта-то меня не учили!»

Так и живу, и в ус не дую. А там, прости Господи, — куда кривая вывезет.

СТАРИК ПРИЕХАЛ

Опять Старик в Москву приехал. Все по командировкам мотается.

Деньги для семьи вышибает. А из Москвы ему — дальше ехать… То — в Сызрань едет, то — в Саратов… Он там по военным частям шарится, колеса от самолетов покупает и везет к себе в Белоруссию… Они там у себя, в Белоруссии, хитро придумали: одевают колеса от самолетов на «белоруссы», так они у них начинают как самолеты летать. А они их потом иностранцам за валюту продают, уже как авиатехнику. Молодцы!

Вот Старик этим делом и занят — добычей колес. А то тракторов у них полно, а колес — немного. Прямо беда с колесами! Не во что трактора обуть. Его и отряжают, он — хорошо промышляет.

Приехал Старик ненадолго, времени — в обрез, ему — дальше подаваться… Теперь — в Пензу. А ведь надо успеть пообщаться, обо всем переговорить, и — о литературе. Жалуется, что разъезды много времени отнимают, а еще писать надо. Старик — он писатель. Даже псевдоним себе взял — Престолов.

— Хороший, — говорит, — псевдоним?

— Хороший, — говорю, — отчего же плохой? Странный только немного… Взял бы хоть Минский или Полоцкий, все-таки это тебе ближе.

Показал я ему книги, которые его и мои знакомые издали — наши друзья. Он их тоже хорошо знает, не одну бутылку и банку с ними к расстрелу приговорил… Покачал он их на руке, вроде как на вес попробовал…

— Ничего, — говорит, — тяжелые… — И обратно мне протягивает, даже содержанием не поинтересовался.

— Что ж ты, — говорю, — Володя, даже на содержание не посмотрел, не поинтересовался, что такого умного твои знакомые написали?

А он так ответил:

— Я ведь, Саня, чужих книг не читаю. Мне бы свои книги успеть написать да прочитать. Так что уж, извини, — не до чужих.

И я подумал: «А ведь правда, зачем чужие книги читать? Со своими бы успеть разобраться. Жизнь-то коротка. Молодец Старик, что догадался! Я бы сам — ни в жизнь не додумался. А я то, дурак, чужие читал, только зря время тратил».

Похлопал я его по плечу напоследок, ободрил как мог, и он дальше поехал, на этот раз в Пензу, за колесами… Там они вроде недорогие, совсем задешево отдают. Барыш хороший получается.

А потом начальница — она у них колесами туда-сюда вертит — и ему немного деньжат отвалит.

ИЛЬЯ ГРЕБЕНКИН В «СЕЛЬСКОЙ МОЛОДЕЖИ»

В редакцию журнала «Сельская Молодежь» пришел немолодой парень с веселым огоньком в глазах… Спрашивает с порога:

— Это редакция журнала «Сельская Молодежь»?

— Да, — отвечают ему задумчиво, — это — «Молодежь… Сельская…»

А что ему на конкретный вопрос ответить? Когда-то она была действительно «Сельской Молодежью», а сейчас — непонятно что… И — не юность, и — не старость, и — не молодежь, — неизвесто что… Но уж точно ни в коем случае не сельская. Ничего сельского в ней давно не осталось.

Обрадовался визитер, что попал именно туда, куда надо. Говорит:

— Ну, так я сейчас как раз самый сельский парень и есть! С тех пор как меня из Москвы поперли, а потом и из Караганды — молодая жена с дураками родственниками, так я по сельской местности и шатаюсь… А я ее, жены-то своей неотесанной, в два раза старше был: мне — тридцать два, а ей шестнадцать. Каково? И еще ребеночек пищит… «Ну ладно, — говорю, — мне ваш Карлаг даром не нужен! Нашли дурака…»

Вернулся вначале в Чебоксары, а потом и в деревню перебрался, к матери и к брату Ивану под крыло… Иван-то скотником работает… Так что в деревне пока осел… А какая разница, где на пеньке сидеть? Главное — чтоб видеть далеко. Правильно? Вот и решил я, пока то да се, Москву посетить. Старость меня дома не застанет… — сам усмехается, мнет в руке негустую черную бороду. — Я — Илья Гребенкин. Не слыхали?

Стали вспоминать, жать плечами… Потом кто-то хлопнул себя по лбу!

— Это не тот ли Гребенкин, который в ЦДЛе выступал, открывал сезон?