Рассказы о Ленинграде [1984, худож. С. Яковлев]

Снова Яшу до полусмерти измолотили, в кандалы заковали. И на ногах железа, и на руках…

Снова предстоял суд. За оскорбление архимандрита и за побег сразу. 4 сентября 1881 года Потапову новый приговор вышел: «…лишить Якова Потапова всех прав состояния и сослать на поселение в отдаленнейшие места Сибири с преданием церковному покаянию».

6 лет пробыл Яша в монастырских тюрьмах. Теперь покидал их даже с радостью, хотя и знал: впереди тоже не сладко будет. Снова повезли его водою на барже. Теперь по Северной Двине. В Котласе сошли на берег. Начался пеший путь — на Урал, за Урал, через всю Сибирь. Гремят кандалы, не дают шагу сделать, а конвойные все равно поглядывают да подгоняют. Осень сменилась зимою, зима — весною, весна — летом, — а он все шел и шел. Ноги в кровь избил, обессилел, но шел.

2 года продолжался немыслимый путь. Наконец студеным зимним днем, коченея от стужи, пришел он в конце января 1884 года в Якутск.

Якутский губернатор прочел в казенной бумаге: «отдаленнейшие места» и определил Якову местом жительства Вилюйск, еще в пятистах километрах от Якутска лежащий. Слышал Яков, что был когда-то сослан туда и Николай Гаврилович Чернышевский, потому про себя улыбнулся: стало быть и он, Яков Потапов, знаменосец первой рабочей демонстрации в России, — важнейший государственный преступник.

Только провезли его мимо Вилюйска, еще дальше загнали. В такое глухое место, что и не одного русского человека уже рядом не было. Поселили Потапова в наслеге (волости) Кобяй, возле Иннокентиевской церкви. Отдали «на попечение» местной якутской общины.

Предстояло медленно умирать. В монастырях, в тюрьмах на него хоть царские деньги шли — «кормовые». Теперь он «поселенцем» стал — никаких денег на питание ему уже не полагалось. Заработать? Да где, как в этой глуши холодной заработать можно? С якутскими старшинами-тойонами, со священником он в первую же неделю поругался. Отверг все обряды церковные. Оставалось кормиться одним подаянием. Только много ли могли подать ему такие же бедные, забитые, запуганные якуты?

И тогда Яков Потапов начал писать губернатору. Требовал, чтобы отправили его домой, в деревню Казнаково, ибо давно уже вышел 5-летний срок заключения, определенный ему царским судом. Губернатор все потаповские письма в стол кидал не читая. Шесть писем получил — ни на одно взглянуть не удосужился. Уже после революции нашли их в губернаторском столе.

Вместо определенных судом пяти лет ссылки пробыл в ней Потапов пятнадцать.

А площадь перед Казанским собором не раз еще собирала борцов против царизма. 4 марта 1897 года на ней грянула новая демонстрация. Пришлось вызывать войска, чтобы разогнать собравшихся. У солдат царских по этому поводу даже припевка сложилась:

Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
Смуту усмирять!
Целый день нас не кормили,
Только водкою поили,
Водкою одной!
Много силы у солдата,
Но давить родного брата
Можно лишь спьяна!..

Спустя 4 года, тоже 4 марта, вновь увидела Казанская площадь демонстрантов. Они уже были лучше организованы. В передаваемых из рук в руки прокламациях можно было прочесть строчки Н. А. Некрасова:

Душно без счастья, без воли,
Ночь бесконечно темна,
Буря бы грянула, что ли, —
Чаша с краями полна!

И вновь над площадью свистели нагайки. Лилась кровь. Производились аресты. Возмущенные расправой над студентами, 75 петербургских писателей, в том числе А. М. Горький, Д. Н. Мамин-Сибиряк, Н. Г. Гарин-Михайловский, подали правительству протест.

Аресты, избиения царю не помогли. Время самодержавия близилось к закату. Всего лишь год прошел, и 3 марта 1902 года Невский проспект снова заполнили ряды демонстрантов и опять запламенел над их головами кумач лозунгов: «Долой самодержавие!», «Да здравствует свобода!».

В течение сорока лет площадь перед Казанским собором чуть ли не ежегодно видела демонстрации, митинги поднимающихся на борьбу с царизмом людей.

Якову Семеновичу было уже почти 40 лет, когда наконец «милостиво» разрешили ему вернуться в родные края, на Тверскую землю. А по сути дела, надсмеялись над человеком. Как же через всю страну ехать, коли нет ни копеечки? Да и не мог он уже один, без провожатого отправиться в такой далекий путь. До Якутска добрался, а дальше — никак.