Рассказы о котовцах

Вся бригада была в восторге от смелого удара Котовского по коннице противника. Бойцы наперебой выражали своё восхищение, не скупились на похвалу доброму почину Котовского.

- Ну и хватка у нашего комбрига, - крякнул от удовольствия в рядах взвода Яблочко Иван Ксенофонтов. - Не успел приехать, оглядеться, а как уже лихо звездарезнул панов!

- Двинул по скулам что надо, - деловито заключил Яблочко. - Будут помнить тактику-практику Котовского!

ПОБРАТИМЫ

С заходом солнца бригада прекратила преследование противника и раскинулась большим лагерем в Буске, полуразрушенном галицийском городке. Был душный августовский вечер. Серп молодого месяца гляделся в воды Западного Буга, разделявшего городок на две части. Река здесь чем-то напоминала Днестр в его верхнем течении. Долго не спали, многие бойцы и командиры сидели вокруг костров, зажженных на обоих берегах реки, варили картофельную похлебку, пили с наслаждением чай, пахнущий дымом и цикорием.

В третьем эскадроне, во взводе Ведрашко, было тихо. Здесь совсем еще юный, но бывалый боец Джорди Амошуло неторопливо рассказывал о себе, о взводном Ведрашко, о родной деревне.

Когда в эскадроне заходит речь о достоинствах его людей, о Джорди говорят: "Настоящий гайдук!" Это он вместе с Михаилом Нягу и Костей Ведрашко ходил вплавь за Днестр, на бессарабскую сторону. Отличных скакунов они угнали в ту ночь из-под носа румынских карателей!

Раненный еще весной где-то под Винницей, в дни подавления мятежа вероломных галицийских бригад, он долго тащился за обозами, пока не выздоровел. Вернулся Амошуло в бригаду уже под Кременцом. Возвращение в строй общего любимца было отпраздновано всем взводом. В тот день бойцы-молдаване долго отплясывали вместе с Амошуло и Ведрашко излюбленные стремительные танцы своей родины. До самого рассвета не умолкали возле взводной коновязи веселые трели пастушеской флуеры [Род свирели (молд.)] и гулко ухал и позвякивал неугомонный бубен.

- О чем задумался, Джорди? - спросил Ведрашко, когда он умолк. - То из тебя слова не вытянешь, а тут словно прорвало. Говори до конца теперь, коли начал.

Ничего не утаивай.

- Не шути, приетен, - ответил Джорди, повернув орлиный профиль в сторону взводного. - Тоска донимает, никакой мочи нет, - глубоко вздохнул он. - А все она, - кивнул в сторону реки, воды которой неторопливо струились при слабом свете месяца. - Гляжу я на эту речку, и чудится мне, что совсем недалеко, пустяк дороги до нее, до Бессарабии. Только спуститься вниз да Днестр перемахнуть, а там...

И Джорди продолжал рассказывать. Говорил он сдержанно, то и дело вплетая в русскую и украинскую речь молдавские слова. И глядел при этом на огонь костра, словно черпая из пламени видения пережитого.

...Первый румынский разъезд появился в деревне, где жил Джорди, в январский солнечный полдень.

Джорди выбежал из хаты на улицу поглядеть на невиданных всадников. Лошади были его страстью с самого раннего детства, и он не устоял против соблазна.

- Гей, хлопче! - подозвал его офицер с тщательно выбритыми, иссиня-сизыми щеками. - Где тут у вас живет сельский староста? Покажи-ка нам.

Послушный Джорди доверчиво улыбнулся и охотно пошел вперед, чтобы показать дорогу. Со скрипом приоткрылась дверь хаты, показалась голова хворой матери Джорди.

- Не ходи никуда, Джорди, - сказала она, щурясь от яркого солнца. - Иди домой, сынку.

Джорди остановился и хотел вернуться.

- Ступай без разговоров! - зло скривил губы офицер и дал коню шпоры. Конь мотнул головой и в несколько прыжков подлетел к изумленному Джорди. Веди, говорю! - и резко осадил коня. - Некогда мне с тобой разговаривать!

Джорди насторожился и поднял большие жгучие глаза на чужеземца:

- Не пойду! Раз матка не велит, значит, нельзя ходить мне!

Офицер, стиснув зубы, со злостью хлестнул Джорди стеком по голове. Вопль вырвался из груди матери.

Она стремительно выбежала на улицу и бросилась к офицеру.

- Ах ты, бессовестный! - вскричала она. - Разве можно так мальчика?! Ив изнеможении, сменившем вспышку гнева, упала на грудь сына, горько заплакав.

За углами соседних хат мелькнули десятки голов в бараньих шапках, в окнах застыли испуганные лица детей и женщин. Офицер заметил тревогу селян.

- А-а-а! - закричал он злорадно. - Большевистскими повадками дышите?! Из-за углов поглядываете? - и приказал кавалеристам привести молдаван, чтобы показали дорогу к дому старосты.

Сам снова подъехал к Джорди, перегнулся в седле, зло ухватил мать за руку и отшвырнул ее в сторону.

- Рано, собачий сын, не слушаешься! - закричал офицер, наезжая на Джорди. - Рано упрямствуешь, холопская твоя порода!

И град ударов снова обрушился на подростка. Но Джорди не бежал и не сопротивлялся. Он только вздрагивал, презрительно глядя на офицера, и пятился к крыльцу хаты.