Рассказы о капитане Бурунце

Норайр теперь приносил ей в цех глину. На заводе полагалось, чтобы каждый обслуживал себя сам. Но, едва Дуся поднимала ведро, являлся Норайр и молча отнимал его. Он следил и за тем, чтобы в кадушке у нее всегда была свежая вода.

Однажды он зазевался. Вместо него глину Дусе принес работавший с ней по соседству рослый двадцатилетний Ваник.

— Не бери! — сердито потребовал Норайр.

— Разве я стану с ним связываться? Очень он мне нужен,? — готовно отозвалась Дуся. — Пусть даже и не старается…

Но глину у Ваника все-таки брала. И раз, войдя в цех, Норайр увидел, как девушка перемигивается со своим соседом.

Да ведь он долговязый, а я вон какая малень-

кая, — успокаивала она Норайра, — я же с ним дружбу не заведу.

Прошло еще несколько дней, и Дуся сообщила с довольной улыбкой:

— Он очень глупый… Все допытывается, можно ли, чтоб он мне купил на платье. Дурак настоящий!

— Чего на платье? — не понял Норайр.

— Ну, материялу…

Норайр дико взглянул на нее и больше не стал разговаривать. Ушел месить глину. Через полчаса он вызвал Ваника из цеха. Сказал как-то странно: «Там тебя люди спрашивают». Дуся высунулась в окно и с беспокойством увидела, что оба они топчутся у ямы. Долговязый Ваник опасливо переступает ногами возле самого края. Щуплый Норайр, загораживая проход, внушает ему что-то. Вернувшись в цех, Ваник, фыркая и отворачиваясь от Дуси, потащил свою кадушку на другое место. Он пристроился теперь работать в противоположном конце помещения.

Потом Норайр вызвал к яме и Дусю. Спросил не глядя:

— Какую ты материю хочешь?

Она всплеснула руками:

— Да что ты, Норик, миленький! Взбесились вы оба? Ничего мне не надо. Да разве я взяла бы? Да на что мне?!

В воскресенье, встретив ее возле колхозного клуба, он сунул ей в руки сверток — три метра цветастого штапеля.

О Ванике больше разговора не было.

Никогда еще Норайр не жил так, как сейчас. Никогда еще у него не было так мало времени. Дуся затащила его в клуб. Они танцевали. Больше никто не мог пригласить ее. Норайр только скрипел зубами, если другие парни приближались к ней. И этого было достаточно: она с удовольствием всем отказывала.

Приходя в клуб, Дуся надевала часы марки «Звезда» и неутомимо откидывала рукав, чтобы они были видны. Часы она купила в городе. Три месяца откладывала деньги. Ей нравилось, когда ребята спрашивали у нее о времени. И, чтобы другие не делали этого, Норайр сам то и дело осведомлялся: «Который пошел?»

Но он промолчал, когда к Дусе приблизился Размик и с улыбкой, не произнося ни слова, отодвинул рукав ее жакетки. Открылись часы. По-прежнему вежливо улыбаясь, парень прислонил ухо к циферблату* слушая, как тикают маленькие часики, и сказал изумленно: «Ого!»

Промолчал Норайр и тогда, когда Размик потянул Дусю за руку и вывел на середину танцевальной площадки.

С Размиком связываться было опасно. При нем в клубе никто не осмеливался хулиганить. Как-то раз с обычной своей странно блуждающей улыбкой он поднял в воздух двух рассорившихся парней и пронес их к выходу. А там, под всеобщий смех, выбросил на улицу.

Но в клубе он бывал редко. Дуся знала, что он сирота, живет у своей бабки и часто уезжает в город по каким-то делам — работает там как будто. На уруликских девчат он не обращал внимания, и Дусе было лестно, что Размик танцует с ней.

А щуплый, маленький Норайр стоял у стены. И Дусе было жалко его. «Струсил мой Норик!»-снисходительно думала она. И не осуждала. Она и сама ни за что не разрешила бы ему заводиться с Размиком. Норайр был еще мальчиком, а Размик уже мужчина.

Танцевать с Размиком было интересно. Он ничего не говорил, только значительно глядел на Дусю, прижимал ее к себе и улыбался.

Музыка кончилась.

— «Тишина» — какая хорошая пластиночка! — вздохнула Дуся.

Не выпуская ее руку, Размик пошел к столику, за которым пристроился заведующий клубом. Тот не торопясь накручивал ручку патефона.

— Еще «Тишину» попрошу!

Завклубом ворошил пластинки, отыскивая подходящую.

— А другие люди желают разнообразия, — нравоучительно проговорил он. — Сейчас новое что-нибудь прокрутим.

Размик все еще улыбался, только глаза стали строже.

— Хотелось бы «Тишину», — спокойно повторил он.

Заведующий переменил патефонную иголку.

— Ты же не один здесь! У себя дома крути хоть до утра, что тебе нравится. А здесь клуб!

Подступив на шаг ближе и все не выпуская Дусину руку, Размик отчетливо произнес:

— Советовал бы все же поставить «Тишину»…

Заведующий не выдержал. Ругаясь, снова нашел эту пластинку. Размик опять обнял Дусю и повел по кругу. А Норайр стоял у стенки и скорбно смотрел на танцующих.

— Конечно, завклуб справедливо возражал, — весело сказал Размик. — Пришлось поднажать. Из-за тебя все!

Дуся вспыхнула:

— Как же можно, если сам сознаешь, что неправ…

Он небрежно усмехнулся:

— Пожилой человек завклуб, а как завертелся! — И деловито пояснил: — Всякий добьется, если чувствует, что прав. А вот поставить на своем, когда неправ, — это интереснее.

Дуся вернулась к Норайру разрумянившаяся и чуть смущенная. Он гневно отстранился.

— Ну чего ты, Норик? Что я такого сделала. Уж даже и потанцевать нельзя с молодым человеком?