Рассказы о Данилке

— Не спится что-то, — вполголоса ответила мать и поправила на ребятах одеяло. — Спите, спите, а то уж утро скоро.

Шаги на чердаке прекратились. Зато во дворе раздался приглушенный визг Зорьки. Ее почему-то не слышно было все время, и это удивляло всех. Собака вела себя спокойно, значит, все в порядке, иначе она лаяла бы. И вдруг этот приглушенный визг. Потом мыкнула корова.

— Ой! — Тетя Лена сжала у горла руки. — Неужели?..

И опять тихо.

Но вот кто-то потрогал наружную дверь, потянул, легонько потряс. Тетя Лена и Данилкина мать кинулись к двери, быстро приставили ухват поперек косяков и притянули его полотенцем к ручке. Это в помощь большому железному крюку, на который была заперта дверь.

Потом опять послышались шаги на потолке. Тетя Лена посмотрела на улицу и тоскливым шепотом сказала:

— Ни души, как на грех! Хоть бы кто-нибудь прошел-проехал.

— Самая глухая пора, — тихо подала голос Данилкина мать. — Как раз для них…

Данилка представил «их» бородатыми, со страшными цыганскими глазищами и с топорами в руках, по которым течет кровь. Однажды он видел, как чужой дядька зарубил петуха у соседей, и тот петух скакал без головы, а с топора капала кровь, и сам дядька смеялся белозубой красной пастью в черной курчавой бороде. Он был курчав — кольцо в кольцо, — с блестящей серьгой в твердом, по-волчьи остром ухе. Увидев Данилку, он завращал синеватыми белками страшных глазищ и ухнул: «Ух ты, я тебя!» Данилка тогда обмер со страху и еле ноги унес. С тех пор «они» кажутся ему именно такими, как тот жуткий дядька.

От тяжелого удара в дверь все вздрогнули.

— Коля, беги! — сдавленным шепотом простонала Данилкина мать. — Откроем окно, выскакивай и беги в милицию.

Женщины бесшумно и быстро распахнули окно на улицу, и Коля выпрыгнул. В ожидании чего-то страшного, что должно было произойти с Колей, у Данилки остановилось сердце. Женщины молниеносно захлопнули окно и прижались по сторонам у косяков. Послышался топот возле дома, грянул выстрел.

— Ой! — Данилкина мать схватилась рукой за сердце и бессильно опустилась на табуретку. — Неужели Николая?..

Представив себе, как, обливаясь кровью, падает Коля, Данилка забился в истерике. Он еще помнил, как мать навалилась на него и, жарко дыша и целуя, успокаивала, говорила какие-то слова и все гладила и гладила по голове…

Очнулся он утром.

Сияло солнце, золотой сноп лучей бил в окно. Над Данилкой стоял целехонький Коля и рядом мать. Увидев их, он вспомнил ночь и заплакал.

— Чего уж теперь-то… — сказала мать. — Все живы-здоровы, и папка сегодня приедет.

Когда Данилка вышел во двор, то увидел толпу и двух милиционеров. Тетя Лена плакала, утирая слезы фартуком, и все спрашивала:

— Чо теперь делать-то? Чо делать-то?

Рядом, уцепившись ручонками в ее юбку, хныкала Томка. Настя молчала, хмурила брови. Она взглянула на Данилку черными глазами и печально сказала:

— У нас Пеструшку зарезали.

У раскрытых дверей пригона, вытянув шею и далеко откинув голову, лежала корова. Поперек черной шеи ее будто был брошен красный лоскут. Данилка не сразу понял, что у коровы располосована шея и из нее натекла лужа крови.

— Ах, изверги, изверги! — вздыхал дед Савостий. — Надо фелшара, чтобы досмотрел — отравлено мясо аль нет. Ежели не отравлено — продать можно, а шкуру на заготовку сдать.

— Да ребят же кормить надо, молоко-то свое было, а теперь чо? — говорила тетя Лена и заливалась слезами под сочувственные вздохи соседок.

— Оно, конечно, так, — соглашался дед Савостий и опять за свое: — Хорошо бы, не отравлено, продать можно, а то совсем пропащее дело — зарывать.

Женщины вздыхали, горестно смотрели то на корову, то на хозяйку, а солнце весело всходило, и ему не было никакого дела до того, что творится на земле.

Данилка увидел, как Коля с лопатой прошел за пригон, все молча проводили его взглядом. Все уже знали, что ночью Коля бегал в милицию и что за углом дома нос к носу столкнулся с бандитом и тот от неожиданности выстрелил в землю из обреза, а когда прибыли милиционеры, бандитов и след простыл.

— Собаку и то не пожалели, — прошамкал дед Савостий. — Как бешеные волки вызверились.

«Собаку? Какую собаку?» — подумал Данилка и вдруг похолодел от недоброго предчувствия.

Он кинулся за Колей. За амбаром, вытянувшись и неловко подогнув ноги, лежала Зорька.

— Они ее повесили, — сказал Коля и начал ожесточенно копать яму.

Данилка смотрел на мертвую собаку, и слезы сжимали ему горло.

— Вот тащили. — Коля показал след на земле.

Данилка представил, как, чуя смерть, упиралась Зорька и как тащили ее и ругались «они». Повесили собаку на конце бревна верхнего венца пригона. На бревне все еще болталась обрезанная веревка. Это Коля отсек ее. Данилка не выдержал и заплакал. Коля прижал его к себе.

— Тут плачем не поможешь, тут по-другому надо.

Голос его зазвенел, и рука крепко, до боли, сжала Данилкино плечо.

— А почему она их не кусала? — спросил сквозь слезы Данилка.

— В толк не возьму, — раздумчиво сказал Коля. — Наверное, петлю издаля накинули.

Он вдруг оттолкнул от себя Данилку и догадливо прищурил глаза.