Рассказы о чудесном

Шанс (фр.) — изначально разновидность игры

в кости, возможность выигрыша и проигрыша,

победы и поражения.

Бедственное положение многих людей зависит от их безотвественной доброты, разлагающей наглых типов, чудовищ пафосной подлости, пожирающих дары благодетелей. И за этот разврат людоедский, безусловно, ответственна не черная неблагодарность пожирателей плодов доброты, а сама доброта, безответственно бескорыстная, безразмерная в чистоте своих помыслов.

Скажу со всей беспощадностью, что поговорка «добро не остаётся безнаказанным» вызывает, конечно, улыбку наивного изумления, а зря!.. В высшей степени справедливая поговорка, и обжалованию не подлежит, не надейтесь. Лучше следите за припадками, за приступами своей безответственной доброты и всячески предотвращайте обострения, вспышки, лихорадочный колотун, не доводя организм до таких болезненных состояний. Закаляйтесь в проруби, в бане хлещитесь веником, бегайте по горам и вулканам, летайте на воздушных шарах и ни в коем случае не приземляйтесь, если вы не готовы сказать «Брысь!» и погасить ядоварку своей безответственной, самоубийственной доброты. В противном случае вы свихнетесь от жутких чудес и повеситесь на чудесной верёвке своей всемирной отзывчивости!..

Лично я из такой петли успела вовремя вытащить одну красавицу прошлого века, птичку французского Сопротивления, уцелевшую после всех лагерей и ссылок. Она постоянно кого-то спасала, благодаря своему знаменитому и безупречно чистому, светлому имени, которое помогало порой в самых катастрофических ситуациях. Многие, но далеко не все, были достойны такой чудодейственной помощи, такого сказочно доблестного участия в судьбах, сильно хромающих прямо в пропасть забвения. Но эта красавица-птичка, с которой в парижских кофейнях дружили все нищие гении (на ветках ее московских стен висели рисунки Модильяни и Пикассо), верила свято, что она осталась в живых и душа её уцелела в кошмарах века, чтобы каждому дать право на шанс.

Право на шанс явилось в тот вечер с авоськой стихов, было оно в виде толстой бабищи лет тридцати, альбиноски с поросячьими глазками, полными слёзной мольбы: живу одиноко, с малым дитём, со старенькой мамой, с больной бабушкой, с пьяницеи-дедушкои, нигде не печатают, никуда не принимают, провинция, нет работы, не на что опереться, хочу отравиться, кастрюлька-ядоварка всегда при мне, помогите, дайте рекомендацию, напишите рецензию, предисловие к моей публикации, соберите подписи в защиту моей книги, не то дитя моё малое останется круглым сиротой. И хорошо бы ещё достать хоть немного приличной одежды, обуви, нет у нас там ничего, а у вас тут есть всё и Шанель номер пять.

Стишки у ней были так себе. Просьбы у ней были наглые. И лично я бы сказала ей: «Брысь!..» Но я ведь была в гостях, не забывайте, у безответственной доброты, к которой приехало поездом право на шанс, и вмиг сочинилась у них пьеса героического спасения от всех

бед с невероятными шансами на блистательные победы в отечественном и международном масштабе.

Всё идеально сошлось в одной упоительной точке: сила влияния, опыт возможностей и наглость потребностей. А что? Ничего особенного! Именно так начинали многие корифеи, да и вели себя ещё отвратительней, что впоследствии сильно украсило их легенды.

Безответственная доброта написала рекомендацию, петицию, предисловие, аннотацию, рецензию, комментарий, собрала чудесные подписи в защиту, а также немало прелестной одежды и обуви на всю семейную группировку той прохвостки по имени Право на Шанс, которая принимала дары с высокомерием бедной родственницы, временно утратившей королевский трон.

И вся эта пьеса спасения восхитительным образом игралась из года в год, лет пятнадцать, пока в один жасминовый летний день почтальон не вложил письмо в почтовый ящик безответственной доброты: «Вы, такая-сякая, мерзавка, пьёте кофе с миндальными там пирожными, а мои стихи с Вашей рекомендацией вышли в престижном издании с двумя опечатками. Теперь я должна из-за Вас отравиться, моя кастрюлька-ядоварка всегда при мне! Вы думаете, что Вам это с рук сойдет, потому что я — из провинции? Не надейтесь! Теперь я здесь нарасхват, и Ваши рекомендации, предисловия мне — до феньки, у меня вышла книга в твёрдой обложке».

Мимо прошел Данте, сказал: «Жесть!» Но тут же раздался тревожный звонок Эдгара По: «Надо ехать! Подозрительно молчит телефон у безответственной доброты».

И мы помчались!.. Вышибли дверь. А за дверью во мгле коридора она, красавица-птичка, вышибла табуретку и повисла на бельевой верёвке — за миг до того!.. Мы ей сделали реанимацию, понимая прекрасно, что «скорая помощь» не успеет, а если успеет, — так запрячет потом в дурдом, как водится в таких случаях. У меня, к счастью, был с собой кислород из Булонского леса.