Рассказы о Чапаеве

— Приехал Василий Иванович раз к нам, — негромко, задумчиво начал Кузнецов, — кажись, под Селезнихой дело было, и говорит командиру: «А ну, покажи местность, которая в твоём подчинении». Командир, конечно, берёт нас с собой, десять кавалеристов. Тронулись… Ехали по оврагам, через рощи и местность изучали. Вдруг из-за бугра конный разъезд белоказаков, человек так в сорок…

— В сорок? — испуганно переспросил Фёдоров.

— Не меньше. Тут Чапаев как крикнет: «В атаку, ребята!» — и бросился на казаков. Мы — за ним. — Кузнецов вынул из ножен саблю и полой гимнастёрки провёл по зеркальной полоске стали. — Белые будто вначале испугались, назад попятились. А потом на нас бросились. Рубка началась. Я одного — чубатого такого — из нагана в упор свалил, а другого саблей ударил. Оглянулся вбок и вижу: Василия Иваныча с двумя бойцами человек пятнадцать окружили. Я как увидел это — и соседу своему: «Колька, за мной!» Пришпорили коней — на помощь. Одного беляка наповал, другому из рук саблю выбили. «Так их, Сёмка!» — закричал Чапаев, а сам вправо и влево коня поворачивает и всё без промаха бьёт…

— Эко здорово как! — вырвалось у Ягодкина, и он бросил в печурку согретый в руке большой сосновый сучок.

— Схватка горячая была, но противника мы всё же разгромили. С десяток в плен забрали, побили многих, а сами пальца не ранили. Чапаев весёлый, смеётся: «А ещё в плен хотели взять Чапая! Где им, подлюгам!»

Кузнецов смолк, уставился на бегающих по полу огненных зайчиков. Перед глазами возникли родные места, пыльные степные сёла со скрипучими колодезными журавлями, извилистый, крутоярый Иргиз.

— А как ты саблю, Семён, от Чапаева получил? — спросил один из бойцов.

— Под Осиновкой горячее сражение было. Чапаев вызвал меня после боя к себе и говорит: «Возьми мою саблю. Подарок тебе от меня».

— Сварилась! — перебрасывая с руки на руку горячую картошку, закричал Фёдоров.

После ужина бойцы легли спать, а Кузнецов расположился за столом бриться. Вглядываясь в тусклый осколок зеркала, с затаённой тревогой думал: «После осеннего похода на Уральск не пришлось увидеться. А потом он в академию поехал… Четыре месяца прошло… Неужто забыл?»

Лёг Кузнецов поздно, а в голову всё лезли мысли о предстоящей встрече, вспоминалась родная Гусиха…

Уснул он под утро.

Крепко спящего командира разбудил красноармеец Фёдоров.

— Семён, а Семён! — трепал он за плечо Кузнецова. — Проснись, Чапаев приехал!

Собирался Кузнецов торопливо, но тщательно. Почищенная шинель сидела на нём ладно, сапоги блестели.

У крыльца штаба бригады стояли бойцы. Все оживлённо переговаривались и с нетерпением посматривали на дверь.

«Неужели забыл? — тревожно думал Кузнецов, в волнении теребя зябнущими пальцами портупею. — Бойцов-то нас было много, а он один, всех не упомнишь… Нет! Василий Иваныч не такой, как другие. Вспомнит. Своих он знает».

Неожиданно все закричали:

— Ура-а Чапаеву!

С крыльца быстро спускался Василий Иванович. Он улыбался и приветливо махал рукой.

В горле у Семёна пересохло, перехватило дыхание. Расталкивая людей, он бросился за Чапаевым, направлявшимся к санкам:

— Василий Иваныч!..

Чапаев обернулся. Взглянул на запыхавшегося Кузнецова, и его быстрые зеленоватые глаза сощурились в ласковой улыбке:

— Кузнецов?.. Семён?..

— Он самый, Василий Иваныч! — Командир взвода протянул Чапаеву широкую жилистую руку.

— У, Сёмка! — Чапаев обнял Кузнецова, и они поцеловались.

— Совсем окончил науки, Василий Иваныч?

— Пока кончил. Не сидится мне спокойно, когда республика наша в таком положении: со всех сторон враг наседает, — глухо говорил Чапаев. — А учиться надо, Семён… Ну, живём как?

— Живём!

— Повоюем ещё, Семён, за победу коммунизма, а?

— Повоюем, Василий Иваныч, беспременно!

Чапаев сел в санки и поехал в Казачью Таловку.

Кузнецова окружили красноармейцы. Толстый от надетого на пиджак тулупа невысокий мужик, должно быть обозник, скребя пальцем за ухом, спросил:

— Он что же тебе, сродни доводится?

Кузнецов спрятал в карманы посиневшие руки и, чуть улыбнувшись обветренными губами, громко сказал:

— Нет, папаша. Я у Чапаева в полку рядовым служил.

САБЛЯ

Семён Кузнецов придирчиво оглядел бойцов. Сказал твёрдо:

— Дело серьёзное поручили, сами должны понять.

Он ещё раз окинул взглядом взвод и хлестнул плёткой коня.

Красноармейцы поскакали вслед.

Хутор спал тревожным сном. Где-то тявкали собаки и скрипели ворота.

За околицей потянулась бескрайняя, скучная в своём однообразии степь. Ехали молча, не курили. Слышен был лишь топот копыт да изредка — лошадиное фырканье.

Вёрст через шесть свернули к невысокому молодому осиннику. Слезли с коней и, увязая в сыпучем снегу, вошли в рощицу.

— Тут полянка где-то, — ни к кому не обращаясь, сказал Кузнецов.

В сапоги ему насыпался снег, и промокшие ноги зябли. Вскоре выбрались на поляну.

— Я беру с собой двоих. Ты пойдёшь, — кивнул Семён на Ягодкина, — и ты, Дубенков. А вы тут с конями. Через час, поди, вернёмся.

Ягодкин и Дубенков приблизились к командиру.

— За рощей секрет противника. Одного беляка захватим с собой. Вязать буду я, — сказал Кузнецов.