— Я друг ее покойного мужа, — отвечал тот, — потому она и попросила меня об услуге.
— Родство, прямо скажем, — не самое близкое, чтобы вы сочли себя вправе явиться за деньгами, — сказал наместник сёгуна и учинил ему допрос с пристрастием. В ходе допроса выяснилось, что мужчина вошел в тайную связь с женой птицелова и, сговорившись с нею, убил его. За тяжкое преступление мужчину приговорили к казни.
Тень разрешает все сомнения
Жил в старину в столице некий торговец лесом. Дом себе он выстроил, как и подобает, чтобы не чувствовать в нем летнего зноя, и столько сложил древесины на стрехах, что казалось, туда свезли весь лес с гор Кисояма.[207]
Говорят, сосна с молодой зелени печется о том, как превратиться в могучее дерево, — так и этот торговец с молодых ногтей заботился об укреплении своего дела. Еще говорят, будто сосна живет тысячу лет, — видно, наш торговец рассчитывал прожить не меньше, потому и заготовил леса столько, что его хватило бы и правнукам его, и праправнукам.
Лесоторговцу уже перевалило за восемьдесят, но он никак не хотел передавать хозяйство сыну и находил особое удовольствие в том, чтобы под Новый год подсчитывать доходы от своей торговли.
— Подумать только, — судачили люди, — голову посеребрил иней, на лбу волнами вздымаются морщины, спина скрючена, точно горбатый мост, а он все хлопочет по хозяйству, как будто иначе ему пришлось бы голодать. Умри он сейчас — наверняка первым угодит в адову огненную колесницу!
Пересуды эти в конце концов дошли до старика, и вот однажды, услышав стук барабана, возвещающий начало службы в близлежащем храме, он неожиданно отправился на богомолье.
— Смотрите-ка, видать, на старости лет вспомнил о загробном блаженстве, — потешались над ним.
Однако старик, похоже, искренне устремил свои помыслы к спасению и решил никогда не сворачивать со стези благочестия. Что же в том дурного? Короче говоря, такая произошла в нем перемена, что теперь он отличался от себя прежнего, как небо от земли. Все свое состояние в тысячу каммэ он разложил по парным ящичкам и вручил сыну, сам же отошел от дел, избрав для блаженного уединения место в Окасаки. На постройку его незамысловатого жилища пошли привезенные из Саги бревна, прежде самый ходовой его товар. Из окон открывался чудесный вид на горы. Старик не переставал радоваться, что проведет остаток жизни в этом красивом месте, и сокрушался лишь о том, что не ушел на покой раньше. Одиночество его не особенно тяготило — двадцать лет назад он потерял жену и за это время вполне свыкся с участью вдовца.
Сын старика был человеком богатым и без труда выполнял свой сыновний долг. Что ни день, посылал отцу какое-нибудь лакомство и даже приставил к нему четырех или пятерых прехорошеньких служанок, чтобы было кому подать ему чай. Однако старик старался не обременять прислугу и даже постель стелил и убирал сам. Словом, вел жизнь монашескую, даром что не носил черной рясы. Глядя на хозяина, вся челядь вплоть до последнего слуги невольно стала на путь благочестия.
Жила в доме старика стряпуха, безобразная на вид. Так вот у этой стряпухи вдруг подозрительно округлился живот. Заметив это, прочие слуги стали порицать ее и поддразнивать, а старого греховодника все вокруг просто возненавидели. Кое-кто пробовал усовестить его, но старик твердил, что он тут ни при чем. В тот же день стряпуха была с позором изгнана из дому, а когда подошел срок, благополучно разрешилась от бремени на постоялом дворе. Родила она мальчика и берегла его пуще зеницы ока.
Как только миновал период погружения в скверну,[208] стряпуха вместе с младенцем явилась к своему бывшему хозяину, но в доме с ней никто и разговаривать не стал. Вне себя от обиды женщина побежала к наместнику сёгуна и рассказала, как было дело. Тот вызвал старика, но он на все вопросы отвечал, что знать ничего не знает и ведать не ведает. Тогда наместник сёгуна велел обоим явиться к нему утром четырнадцатого числа, то есть на следующий день, причем вместе с ребенком.
Старик и женщина явились, как было велено. И наместник сёгуна сказал:
— Подобное случилось некогда в Китае. Говорят, что ребенок, родившийся от отца, которому больше восьмидесяти лет, не отбрасывает на солнце тени. Ежели ваш младенец не отбросит тени, можно не сомневаться, что этот старец — его отец.
Малыша усадили на залитой солнцем площадке перед зданием суда — и что же? Он не отбросил тени.
Тут старику стало невозможно отпираться, и он сказал:
— Да, это мой ребенок. Признаю. А скрывал я это только потому, что мне было стыдно перед людьми.
Тогда женщина попросила наместника сёгуна решить вопрос о будущем ребенка, но тот ответил:
— Такие дети, как правило, живут не более ста дней. Если же вашему сыну суждено прожить дольше, вам придется снова обратиться ко мне.
Выслушав решение наместника сёгуна, все удалились.
После этого в старике проснулось отцовское чувство, и он целыми днями холил и лелеял свое чадо. Однако вскоре мальчик стал чахнуть и, как предсказывал наместник сёгуна, на девяносто седьмой день умер.