Какой была его настоящая смерть, я не знаю. Прожив бок о бок с нами двенадцать лет, Мурзик ушел, когда мы переехали на новую квартиру. Он исчез на третий день – разумеется, не попрощавшись. Мать пришла в старый двор. Стоило ей покликать, как он появился и подбежал, радостно мурлыча. Она посадила его в сумку и вернула к месту новой прописки. Он сбежал тем же вечером. А когда она явилась за ним снова, Мурзик выглянул из зарослей пыльного палисадника, приветливо посмотрел на нее, извинительно мурлыкнул, но в руки уже не дался.
Веревочка
Дед вставал рано. Сквозь сон я слышал, как он пыхтит и брякает гантелями в другой комнате, представлял его сухое, жилистое тело и снова засыпал. Потом я проснулся окончательно. В голове, замутненной сном и солнцем, запрыгали первые случайные слова.
– Ты не брал у меня веревочки? – спросил дед, положив гантели.
Я не брал. Так и ответил: не брал, дескать.
– А где же она? – подозрительно спросил он.
Я не знал. Вообще, я хотел есть, а не разбираться с какой-то дурацкой веревочкой. Я ее и в глаза-то не видывал.
Встала бабушка.
– Таня, ты не брала у меня веревочку? Из ящика…
Бабушка не брала.
Дед переставлял на кухне стулья и чертыхался. Он был сердит.
– Господи! – сказала бабушка с досадой и трепетом.
Веревочка не нашлась. Ее не было ни под стульями, ни под столом, ни на полу в коридоре – нигде.
– Что?! – сказал мне дед. – Ты врешь?!
Я, однако, не брал веревочки.
– Врешь?! – кричал дед. – Да у меня дети никогда не врали!
Он был отчасти прав: кроме меня, веревочку брать было некому.
Но я не брал.
Бабушка металась вокруг нас, заламывая руки.
– Прочь! – рявкнул он. – Прочь! В угол!
Дед куда-то ушел, напоследок хлопнув дверью, а я стоял в углу и рыдал.
– Господи, ну, может быть, ты все-таки взял эту треклятую веревочку?.. Сознайся, легче будет, – увещевала бабушка.
Я вспоминал сквозь слезы. Нет, не брал. Кажется, не брал… Дед всегда был справедлив. Неужели я взял?.. Да ведь нет, не брал!.. Ну а как же тогда дед? Разве он станет просто так?.. Неужели все-таки я?.. Брезжили какие-то смутные образы: вот подхожу на цыпочках, беру ножик и отрезаю кусок веревки. Нет, не так: я просто взял и сунул ее в карман. Смотал клубком и… А из кармана потом вынул и куда-то перепрятал… иначе почему ее нет в кармане? Перепрятал, но куда? Под диван? Да нет, почему бы это вдруг под диван?.. В жизни я ничего не прятал под диваном… Может, просто-напросто выбросил? Да зачем?..
Да, да… наверное, выбросил – ведь эта веревочка наверняка и слова доброго не стоила. Какая-нибудь мусорная, дрянная веревочка, каких полно в кладовке… далась ему эта чертова веревочка!
Кладовка у деда ломилась от нужных вещей. Предметы здесь были собраны самые разнокалиберные: деревянные бруски, обрывки проволоки, куски ржавой жести, обрезки труб, обломки кирпичей, банки с загустелыми красками… Казалось, они вечно лежали там в пыли и покое, никогда не меняя ни роли, ни положения, – хлам и есть хлам. Но присмотришься – и видишь, что лоскут жести обхватил треснувшую ногу горемыки стула, деревяшка подперла забор, проволока поддержала упрямые виноградные плети, свисающие во дворе с неказистых, но прочных и опять же доморощенных шпалер. Кирпич утвердился под ларь, трубки легли, засыпанные землей, поперек арычных дамбочек, и теперь по ним течет, когда надо, вода. А кладовка опять полна калеками, не дожившими своего законного века.
Это был не мусор теперь. Это были вещи. Пусть даже сломанные. Дед брал их в руки и начинал доводить до ума. Дед упрямо колдовал, и в конце концов случалось волшебство – они оживали. Вода текла, дерево росло, стул стоял, гвозди вбивались, завязывались плоды, взрывались бутоны на розовых кустах.
Земля, воздух, огонь и вода в своих простых и конкретных проявлениях – все это были его родные стихии. Желтый суглинок покорно крошился под сверкающим лезвием кетменя, горячий ветер осторожно смахивал пыльцу с цветов, пламя послушно съедало кучи сухой травы и обрезки лоз, а животворная вода теснилась в арыке и сверкала на солнце мелким крапом золотистых песчинок…
В городе их отношения выглядели несколько смазанными. А вот в саду…
Сначала никакого сада не было. Был просто длинный лоскут неугодий вдоль канала, выделенный под садовые участки.