Рассказы из авторского сборника «Выкрикивается лот сорок девять»

В семь сорок он стоял на платформе вокзала и наблюдал за тем, как служащие компаний Кука и Гейза сваливают в кучу чемоданы и дорожные сундуки. За двумя рядами путей зеленел небольшой парк с пальмами и акациями. Порпентайн спрятался в тени здания вокзала. Вскоре подтянулись все остальные. Он заметил, как Бонго-Шафтсбери и Лепсиус обменялись едва уловимыми знаками. Подогнали утренний экспресс, и на платформе началась суета. Порпентайн проводил взглядом Лепсиуса: он догонял араба, который, видимо, упер его чемодан. Гудфеллоу успел включиться в действие. Его светлая шевелюра забилась на ветру, когда он метнулся через платформу; он догнал араба в дверном проеме, отобрал чемодан и сдал жертву пухлому полицейскому в тропическом шлеме. Получая поклажу назад, Лепсиус смотрел на Гудфеллоу своими змеиными глазками и молчал.

В поезде компания распределилась по двум соседним купе; Виктория, ее отец и Гудфеллоу оказались в том, которое примыкало к задней площадке. Порпентайн чувствовал, что в его обществе сэру Аластэру было бы уютнее, но он хотел проследить за Бонго-Шафтсбери. Поезд отправился навстречу солнцу в восемь ноль пять. Порпентайн полулежа слушал болтовню Милдред — она говорила о камнях. Бонго-Шафтсбери не проронил ни слова, пока поезд, проехав мимо Сиди Габер, не повернул на юго-восток.

Тогда он изрек:

— Ты играешь в куклы, Милдред?

Порпентайн уставился в окно. Он понял, что произойдет нечто неприятное. Он рассматривал процессию темных верблюдов с погонщиками, которая медленно двигалась по насыпи вдоль какого-то канала. Вдалеке виднелись белые паруса плывших по каналу барж.

— Играю, когда не ищу камни, — отозвалась Милдред.

Бонго-Шафтсбери продолжал:

— Могу спорить, что у тебя нет кукол, которые умели бы ходить, говорить и прыгать через скакалку. Или есть?

Порпентайн старался не отрывать взгляд от группы арабов, слонявшихся вдалеке на насыпи; они выпаривали соль из вод озера Мареотис. Поезд несся на всех парах, так что вскоре арабы растаяли вдали.

— Нет, — с сомнением в голосе отозвалась Милдред.

Бонго-Шафтсбери продолжал:

— Ты хоть раз видела таких кукол? Они очень красивые, часовой механизм внутри. Они все прекрасно умеют делать, потому что у них внутри механизм. Они не похожи на настоящих мальчиков и девочек. Настоящие дети плачут, плохо себя ведут, не желают слушаться. Куклы гораздо лучше.

Справа — хлопковое поле цвета охры и глинобитные лачуги. Иногда какой-нибудь феллах плелся к каналу за водой. Боковым зрением Порпентайн следил за руками Бонго-Шафтсбери: длинные, худые нервные кисти спокойно лежали на коленях.

— Наверное, они очень красивые, — отозвалась Милдред. Все-таки она понимала, что здесь кроется подвох: ее голос звучал нетвердо. Возможно, что-то напугало ее в выражении лица археолога.

Бонго-Шафтсбери продолжал:

— Хочешь увидеть такую куколку, Милдред?

Это было уже слишком. Он обращался к нему, Порпентайну, а девочку просто использовал. Но зачем? Что-то здесь было не так.

— А у вас она с собой? — нерешительно спросила девочка.

Порпентайн не удержался, оторвался от окна и взглянул на Бонго-Шафтсбери. Тот улыбнулся:

— О да.

Он подтянул рукав пиджака, чтобы снять запонку. Принялся закатывать рукав рубашки. Затем показал девочке обнаженную по локоть руку. Порпентайн отпрянул и подумал при этом: «Господь любит убогих». Бонго-Шафтсбери — псих. На внутренней стороне предплечья в кожу был вшит черный и блестящий миниатюрный переключатель; тумблер имел два возможных положения. Тонкие серебряные проводки отходили от клемм вверх по руке и исчезали под рукавом.

Дети, как правило, легко верят в ужасы. Милдред задрожала.

— Нет, — сказала она, — нет, ты не кукла.

— Я кукла, — улыбаясь, настаивал Бонго-Шафтсбери. — Милдред. Эти провода идут в мой мозг. Когда переключатель стоит в этом положении, я веду себя так, как сейчас. А если поставить вот так…

Девочка вжалась в стенку.

— Папа, — заплакала она.

— …То я работаю на электричестве, — успокаивающим тоном объяснял Бонго-Шафтсбери. — Просто и ясно.

— Перестань, — перебил Порпентайн.

Бонго-Шафтсбери резко повернулся к нему.

— Почему? — прошептал он. — Почему? Из-за нее? Тебя волнует ее испуг, да? Или из-за себя самого?

Порпентайн предпочел отступить.

— Не следует пугать ребенка, сэр.

— Общие принципы. Да иди ты.

Казалось, он обиделся и вот-вот заплачет.

В коридоре раздался шум. Это звал на помощь Гудфеллоу. Порпентайн вскочил, отпихнув Бонго-Шафтсбери, и выбежал из купе. Дверь на площадку вагона была распахнута; перед ней боролись, вцепившись друг в друга, Гудфеллоу и незнакомый араб. Порпентайн увидел, как блеснул ствол пистолета. Он подался вперед, осторожно, крадучись, выбирая выгодную позицию. Улучив момент, когда шея араба оказалась достаточно открытой, Порпентайн нанес ему резкий удар в горло, прямо по кадыку. Араб рухнул на пол. Гудфеллоу схватил пистолет. Тяжело дыша, откинул волосы со лба.

— Уф.

— Тот же? — спросил Порпентайн.

— Нет. В железнодорожной полиции ребята сознательные. Да и различать их, знаешь, можно. Это другой.