Рассказы-исследования

«Дама с собачкой» – роман, сжатый в атом рассказа. Энергия чувства, заключенного в нем, не убывает. Не высвобождается на протяжении стольких лет, сохраняя разрушительную силу.

Все так явно в этом рассказе, детали его столь реальны. И опять «Славянский базар», подсказанный еще в «Чайке». В нем останавливается всякий раз Анна Сергеевна, приезжая в Москву на свидание с Гуровым.

Как могло случиться, что Авилова не узнала себя в Анне Сергеевне? Не узнала свой голос в коротком монологе, где Анна Сергеевна говорит о себе: «…меня томило любопытство… ведь есть же, – говорила я себе, – другая жизнь. Хотелось пожить! Пожить и пожить…»

Это ее интонация, хорошо знакомая мне теперь по ее записям и дневникам. Тот же взволнованный голос. Самая фраза, словно оттуда вынутая:

«Хотелось пожить! Пожить и пожить…»

Не узнала себя. Помешала неуверенность, «никогда не верила, что он меня любит». Или то, что она знала наверняка, этого не было.

И – не могло быть. Потому что «будут жертвы»…

…Юрий Соболев в своей книге «Чехов» (издательство «Федерация», 1930) насильственно притягивает рассказ «Дама с собачкой» к едва возникшей в ту пору в жизни Антона Павловича Ольге Леонардовне Книппер. Первые письма будущей жене датированы 1899 годом. В том же году написана «Дама с собачкой». Это горестный рассказ о любви без будущего. Он создан на перекрестке минувшего с новым, едва возникшим. Рассказ-прощанье.

«Я умею писать только по воспоминаниям и никогда не писал непосредственно с натуры. Мне нужно, чтобы память моя процедила сюжет и чтобы на ней, как на фильтре, осталось только то, что важно…»

(письмо Чехова Батюшкову от 15/27 декабря 1897 года).

Близилась пора воспоминаний.

«Она плакала от волнения, от скорбного сознания, что их жизнь так печально сложилась…»

«…печально сложилась» у Чехова с Авиловой.

С Ольгой Книппер все еще только складывалось и все было впереди.

Лидия Алексеевна Авилова посвящает главу своих записок поездке в Крым с мужем и дочерью Ниной.

«Я помню свои мысли на балконе – в Симеизе. Миша подошел ко мне и обнял меня.

– Ты думаешь о судьбе своих детей.

– Почему ты угадал?

– Я знаю.

Я прислонилась к нему, и мы думали вместе. Но молчали. Чувства Миши и его мысли были всегда гораздо нежнее, мягче его слов. Я знаю, что тогда мы думали и чувствовали одно и то же…

Разве жизнь так богата счастьем, чтобы его выбирать?

В эту весну двое из моих трех нашли свое счастье, захотели его всей душой. И эти двое спросили у нас: „Можно? Вы согласны? Вы поможете нам быть счастливыми…“

…Мы, разные, но одинаково любящие, мы могли сказать только то, что кричала нам наша любовь. И я, после тяжкого разочарования в себе, в своем знании и опыте… хотела (детям. – И. Г.) счастья во что бы то ни стало. Я хотела его с отчаяньем, с безумьем. Отец хотел осторожно… с проницательностью, свойственной ему во всем… Он боялся. Но не только боялся: он ревновал.

…Да, когда мы глядели тогда, обнявшись, на море и молчали, это была, кажется, самая многозначительная минута нашей общей жизни. Какое чувство! Ему нет слов! Точно наши двое из трех уплывали от нас в это безбрежное море…»

Переживание, которое мог разделить с ней только один человек на всей земле – Михаил Федорович Авилов.

…Со смертью Антона Павловича для Авилова наступила пора покоя. И для нее отчасти тоже.

«Разве любить – значит быть счастливой?..»

Покой вспоминался потом как счастье. Главу, посвященную смерти мужа, она называет «Последний день счастливой жизни».

Случались дни, исполненные мира и благодати. Чаще случались они летом в родных Клекотках.