Рассказы-исследования

И вот он умер…

Она думала о нем всю ночь – без слез. Старалась привыкнуть к тому, что его нет. Вспоминала его письмо, последнее:

«Главное, будьте веселы…»

«Да, сам он когда-то был очень веселый. Я это помню. А потом гасла, гасла его веселость и грусть постепенно, но настойчиво овладевала его душой. Я знала, почему…»

И она приводит его слова из того же письма:

«Да и стоит ли она, жизнь, которую мы не знаем, тех мучительных размышлений…»

Она думала о нем как о писателе:

«Люди читали, похваливали… но не было таких, которые оглянулись бы на себя и сказали бы себе: „Стыдно? Да, действительно, стыдно так жить!“ И его уже упрекали, что он не идейный писатель, что он не учит, не руководит, не дает идеала. Разве не пропадал даром весь его громадный талант? Разве он не чувствовал этого?»

Авилова дает блестящее, на мой взгляд, определение Антона Павловича Чехова, отличающее его от других:

«Он не давал формы, внешности, костюма. Вот поклонники учения Толстого сейчас же сшили себе „толстовку“, широкие штаны, отказались от мяса, от воинской повинности и поэтому становились толстовцами и чувствовали себя гордо.

Еще раньше девушки стригли волосы, носили косоворотки, не чистили ногтей и назывались нигилистками.

…требования Чехова были иные… надо было иначе чувствовать, иначе думать, чтобы не было „стыдно“. И за это никаких знаков отличия, никакой этикетки…

Очень любили Чехова и замучили…»

И там же:

«Чехов умер, – напомнила я себе. – Умер.

Я приподнялась и облокотилась на подоконник. Уже совсем рассвело, и высоко в небе заалело облачко. И опять всплыло лицо Чехова на подушке.

– Милая, – услыхала его голос. Резкой болью кольнуло в сердце, я невольно вскрикнула, и тогда слезы хлынули из глаз».

В год их последнего свидания – на вокзале – Чехов пишет «Даму с собачкой». Годом раньше написан рассказ «О любви».

Это развитие той же темы. Как бы дилогия.

Если прежде его чувство к Авиловой и самая тема владели им, то теперь он владеет ими – своим чувством и темой.

«Цветы девицы Флоры» кончались этой догадкой:

«Свидания в гостинице, посыльный – „красная шапка“, бегство из театра посредине спектакля. И опять: „Они любили друг друга как очень близкие родные люди…“

И женщина – молодая и не защищенная рассудком, не избежавшая трудной любви, где страдание и счастье так перемешаны, что нельзя понять, где кончается одно и начинается другое.

Это был рассказ о том, чего не было и что могло быть между ними.

Но она должна была быть другой.

И он написал ее – другую.

Лидия Алексеевна Авилова прочитала рассказ и в этой, другой женщине себя не узнала».

«…не защищенная рассудком», – написала я тогда.

Не защищенная любовью к своим детям – написала бы я теперь.

В ее записках приведен разговор с Антоном Павловичем о нравственности. Он есть и в напечатанных ею воспоминаниях, но тут подробней, он словно не отшлифован. И тем интересен: