Рассказы. И все-таки интересная это штука – жизнь…

И вообще, дачников конечно же он почитал за людей неполноценных: «Вам, городским, – говорил он, – только бы губы намазать да на велосипедах кататься…»

Мать достала бутылку-презент со словами: «Знаю, Саша, ты не пьяница, но все-таки… Пойдем, за стол сядем…»

– За столами мне сидеть некогда, делов полно. Ты, ета, стакан лучше тащи, мы тут вот, на троих, с молодым разольем – и дело с концом.

Это он моей маме – по стакану в полевых условиях, – которая вообще никогда ничего не пила…

Встретив тебя, не обращая внимания на приветствие, с минуту смотрит; то ли не поймет никак, кто перед ним, то ли знает про тебя такое, о чем ты сам даже не догадываешься, – соображает, сказать ему или так пусть ходит. Впрочем, может, это только так кажется, но определенно, какой-то горох там катится. Затем как с цепи срывается, сыпет все свои секреты-новости. Там ему заказали сделать террасу, там окна менять, там крыша, а там дом целиком ставить; небольшой, правда, домик, но все же от фундамента до трубы, а это будет… и назовет цену. Обстоятельно доложит, за что и сколько ему заплатили, сколько выросло кочанов капусты, сколько мешков картошки собрал и сколько продал. Так хвалятся дети новой игрушкой.

Кроме своего хозяйства – только успевай поворачиваться: доить корову, девать куда-то это молоко, на зиму заготавливать сено; корова, лошадь, овцы, поросенок, куры, огород… о-хо-хо! – да еще быть первым на деревне строителем. Вокруг деревни, как грибы, стали расти дачные участки, и Зур был там нарасхват.

Ростом и без того мал, да еще сутулый: руки до колен, похож был на комок, который скорей перекатывается, чем идет. Самым крупным элементом в нем был нос. И сутулился, казалось, он оттого, что нос перевешивает, еще чуть-чуть и клюнет землю. Как управлялся он со всем этим?.. – духом, видать, был жилист.

Хрустальная

Разговаривая с ним, нужно было еще понимать, что говорит он.

Встречаемся на станции.

– Далеко? – спрашивает.

– В Серпухов.

– А я на Тарусскую (соседняя станция). За очками. Вечерами, знаешь, люблю книжку интересную почитать. А очки, знаешь, негодные стали, за новыми еду.

В электричке, усевшись напротив, начинает освещать свои планы:

– За хлебом в старый магазин зайду, булки там хороши. В хозяйственный тоже, краску там красивую видел – голубую, скамейку у дома покрашу.

Эстетика была у него не последним делом. Так в доме у него висел ковер, во всю стену – ковры, видимо, он считал в доме вещью необходимой: на ярко-голубом, почти в натуральную величину, в прыжке застыл огненно-рыжий тигр.

Ничего рассказать не успевает, его станция.

– А… черт с ней, с тобой до Серпухова поеду. А там к «Хрустальной». Сразу с вокзала ей позвоню, а там уж она встречает. У ей, я как приезжаю, всего полно. Закуски там всякой, телевизер; у мне тоже телевизер, но я редко смотрю, больше почитать люблю, только чтоб книжка хорошая была. Пироги с грибами… но это когда грибы пойдут. Другой раз я сам ей привожу. Или этих, круглых, навертит – пельмений разных… У Краснооктябрьской, вот, там не то, там особо не разъешься, – это в Москве которая, но там я нечасто бываю. И ласковая тоже, ага… И конфеты горой всегда пряма, в тарелке насыпаны. Там и из шоколада, и с повидлой, и с этими… с медведями на картинке – всяких полно.

Она на фабрике, на этой, «Красный Октябрь». В голубых своих носит, в трусах. С собой мне всегда накладет, полны карманы. Я у ей в ванне всегда лежу, а она – ласковая, да… и ногти мне на ногах обстригает…

А эта всегда селедочки на закуску нарежет, с лучком, ага… И везде хрусталь у ей – не, ну точно – по всей квартире!

Хрусталь он явно путает с фарфором, но хрусталь даже лучше.

– Она, это, на поездах работает, в Китай все ездит, вот и везет оттуда, вся хрусталем обставилась, полон дом.

Я за нее опасаюсь… Она же приедет, побудет чуть и опять едет. А там уж на дело идут! Звонят – нет ей, и пошла разведка… Опасаюсь.

Дальше объясняет подробно, как добирается к ней с вокзала, и тут же без остановки начинает рассказ о том, как недавно ездил в Москву навестить родственников.

За желтыми

– …Мне бы в Серпухове сойти-то, там этих, магазинов-то, полно. Ага. Да уж, смотрю, мимо пролетел. Бутылку-то я взял, а вот желтых-то нету. Без желтых никак нельзя. Ейный муж, он этот, ну, которые вот по заграницам работают.

– Дипломат?

– Во, во, точно. Они там в высотном доме живут, на набережной. От Курского пешком недалеко будет. Там, едрит твои маталки, так просто не зайдешь. Докладать надо.

Теперь что делать? Выскакиваю на первой остановке, а из окна уж вижу, магазин прямо у станции. Захожу – нет желтых! – етит твою за ногу.

К концу рассказа только соображаю, что желтыми называет он апельсины (без которых никак нельзя).