Рассказы и повести дореволюционных писателей Урала. Том 2

   Он знал, что это болезнь, приближение запоя,-- знал, что он неизбежно наступит, но еще боролся и надеялся, авось, пройдет. Будь под руками водка, он бы немедленно запил, но водки не было, за ней надо было посылать, а что это значит -- все знали, и он боялся подавленных улыбок Марыча и прислуги и той особенной торопливости в исполнении его приказаний, которою хотят показать, что они ничего не знают и не подозревают о том, что с этого момента начнется нечто безобразное и унизительное. Когда наступит время, он, после многих терзаний, скажет Марычу возможно непринужденным тоном: "Вот что, Марыч, возьми на столе деньги и купи водки". Марыч растеряется на минуту, заморгает глазами, потом суетливо ответит: "Слушаю-с, сколько прикажете-с? На все-с?" -- и с особенною поспешностью в движениях, не глядя на него, выйдет. Потом явится Ирод с графином и закуской. "В кабаке водка нехорошая,-- скажет он смущенным голосом,-- не угодно ли, у меня первый сорт",-- и так же, не глядя в лицо Псалтырина, чтобы не видеть на нем краску стыда, поспешно уйдет.

   -- Нет! -- вскричал Псалтырин с исказившимся от страдания лицом,-- врете вы, изверги! Не позволю над собой издеваться! Не позволю!..

   Но припадок бешеного протеста быстро проходил, и Псалтырин со стоном в изнеможении бросался вниз лицом на кровать, подавленный горьким сознанием, что с роковою неизбежностью он должен будет всю чашу унижения выпить до дна.

VI

   Псалтырин запил. Красный, опухший, с безобразными щелями вместо глаз, с мутным, блуждающим взором, немытый, нечесаный, полураздетый, он пил без просыпу уже пятые сутки.

   Окно было завешено, в комнате был страшный беспорядок: по полу валялись окурки, крошки хлеба, всюду грязь, пыль, сор. Из-под кровати глядели пустые бутылки, под столом стояла початая четверть водки, на столе графин, рюмка, черный хлеб и соль. Псалтырин в припадке самоуничижения не позволял ни к чему прикасаться.

   -- Пусть грязно, пусть грязно... Не трогать, не нужно! Чем больше грязи, тем лучше, так и подобает... Свинство так свинство! -- кричал он охрипшим голосом, размахивая руками и блуждая бессмысленным взором по сторонам.

   Он выкрикивал грязные ругательства, горланил песни, рыдал, кулаком бил себя в грудь и плакал пьяными слезами; в промежутках пил, закусывая одним черным хлебом с солью. Он гнал всех и выносил только Марыча, который ему прислуживал.

   Ранним утром, когда было еще почти темно, во двор въехала повозка, запряженная тройкою лошадей. Из нее вышла жена Псалтырина и сын Митя. Их встретил Голубев с грустным лицом и помог барыне выйти из экипажа. У ней было измятое и заплаканное лицо,

   -- Ну, что? -- спросила она.

   -- Не извольте беспокоиться.

   -- Спит?

   -- Не могу знать. Едва ли-с.

   -- Ах, я позабыла вас поблагодарить!.. Благодарю вас, благодарю вас.

   Барыня протянула руку Голубеву, который сконфузился и пробормотал:

   -- Помилуйте-с... счел долгом уведомить...

   -- Я вам так благодарна, так благодарна. Митя, иди осторожнее: он, может быть, спит.

   -- Едва ли-с,-- повторил Голубев.

   Барыня, Митя и Голубев осторожно вошли в прихожую.

   -- Кто там?-- послышался хриплый голос Псалтырина.

   Спавший у дверей на тюфячке Марыч проснулся и смотрел на них дикими, недоумевающими глазами. Барыня быстро прошла мимо него и вошла в комнату. Митя разделся в прихожей при помощи Голубева и вошел твердым, решительным шагом. Голубев не посмел войти и остался в прихожей.

   Псалтырин лежал на диване. Увидев жену, он приподнял голову.

   -- Ага! -- сказал он, с усилием поднимаясь.-- Донна Анна!.. Откуда ты, о донна Анна?.. Донесли! Доложили!.. Ага! И Митька здесь. Ну, полюбуйся, полюбуйся на родителя.

   -- Здравствуй, Саша! -- сказала барыня, скоро и весело подходя к нему, и хотела его поцеловать.-- Мы совсем тебя потеряли и так соскучились, что, не предупредив, решились приехать. Притом ты ничего не писал, мы так беспокоились.

   Псалтырин грубо отстранил ее рукой.

   -- Незачем! -- вскричал он и дрожащею рукой налил из графина водки, расплескав ее по столу.-- Незачем! -- повторил он, выпивая рюмку и делая странные гримасы. Водка текла у него с бороды на открытую волосатую грудь.

   -- Ты бы оделся, Саша, ты такой непрезентабельный.

   -- Незачем! -- с пьяным упорством твердил Псалтырин.-- Вот запил... видишь? Ну, смотри, любуйся, какие на мне узоры написаны!.. Грязен, как свинья! Ну и что же?.. Так и надо, так и надо.

   -- Мы хотели тебе сделать сюрприз,-- приехали, не предупредив,-- говорила между тем жена с беззаботным видом, но едва сдерживая слезы.

   Псалтырин захохотал.

   -- Сюрприз? Покорно благодарю.

   -- Мы хотели тебя звать домой, ведь Митя на днях уезжает.

   -- С богом!

   -- Мама, разденься,-- сказал Митя.

   -- Ах, да, да... Хорошо, хорошо.

   Барыня суетливо стала снимать с себя шаль, шубу и калоши.

   -- А ты зачем здесь, щенок? -- обратился Псалтырин к сыну, который упорно, строго и презрительно-холодно смотрел на отца. Митя пожал плечами и ничего не ответил.

   -- Не одобряете-с? -- продолжал отец.-- Вижу, вижу, Митенька Козелков... Знаю, что вы неумолимо строги, господин Козелков, будущий помпадур... Ну, что делать? Что делать? Не взыщите!