Моментально все гиппопотамы, аристоны, губернаторы, кормчие, — все было забыто и во всех окнах вдруг появились заспанные физиономии, горящие нестерпимым, стихийным любопытством.
По улице бежал во весь дух молодой сапожник-подмастерье, Ванька Стрюцкий, за ним следом летел со свирепым лицом и с ножом в руке его хозяин, Степан Завейгорев.
— Стой… Не уйдешь… Догоним!.. — повторял Завейгорев сдавленным голосом, наддавая все более и более.
Ванька летел стрелой.
— Что такое?.. А?.. Что такое?.. Ах, зарежет он его, зарежет!.. Господи, да что же это такое будет… Ах, ах!.. Держите разбойника, душегуба…
Улица ожила.
Откуда-то выскочил с заспанным лицом городовой Сучок и, еще не зная, в чем дело, пустился бежать за сапожником. К нему присоединился другой, Тонконюхов, и тоже полетел вслед, громыхая сапогами и путаясь в шашке, которая то и дело попадала ему между ног. За ними бросились разные добровольцы, любители ловить жуликов, тушить пожары и пр. Увеличиваясь с каждым шагом, толпа с шумом, как лавина, неслась по улицам, возбуждая всюду жгучее любопытство и тревожную оторопь. Там и сям по крышам карабкались разбуженные шумом обыватели, которые хотели видеть, где загорелось. Торопливые вопросы, противоречивые ответы летали чрез улицу с лихорадочной поспешностью… Бешеный волк, утопленник, арестант убежал, убийцу изловили, пожар, ведьма объявилась, оборотня поймали?.. Никто ничего не знал…
О. Евстигней, высунувшись из окна до половины, повалил два горшка с геранью, матушка, бросившись к воротам, уронила столик с аристоном. Исправник забыл губернатора и, моментально надев мундир и схватив шашку, выскочил на улицу и бросился, сломя голову, за толпой, несшейся уже в конце улицы…
Вдовушка в полном дезабилье бомбой влетела в комнату Ивана Николаевича и, вся дрожа, повторяла:
— Ах, он зарежет его, зарежет непременно! Он не спустит…
— Да что не спустит-то? Что Ванька сделал?..
— Как что сделал?.. Ах, милые вы мои!.. Да он с женой его путается давно уж… А сам-то, знать, и узнал…
— Ври больше!.. Она ему в матери годится…
— Ну вот!.. Ты знаешь больше…
— Бегут, бегут!.. — раздались крики на улице.
Сапожник настигал Ваньку… Оба бледные, с расширенными глазами, бежали из последних сил… За ними неслась громадная толпа с исправником во главе. Впереди мчались насмерть перепуганные свиньи, куры, овцы, собаки, утки…
Шум, рев, крики, плач, визг, лай, вой…
Все ближе и ближе сапожник… Ванька едва бежит. Еще минута и…
У всех замерло сердце. Женщины завизжали. Вот-вот взмах ножа и Ванька полетит кубарем на пыльную дорогу…
Но — что такое?! Все протирают глаза… Что это значит?!
Сапожник обогнал Ваньку, турманом подлетел к своей лавчонке и, точно подкошенный, упал на скамейку у ворот… Ванька шагом, шатаясь, дотащился кое-как до хозяина и без сил повалился, рядом с ним. Чрез минуту вокруг них теснилась, запрудив всю улицу, запыхавшаяся, возбужденная толпа. Немного пришедшие в себя, сапожники с изумлением глядели на бегущий к ним со всех сторон народ, на сухощавого усатого исправника при шашке, но без сапог, в войлочных туфлях, на городовых, на пожарных…
— Что это вы, братцы?.. — едва переводя дух, спросил сапожник, обращаясь к толпе.
— Нет, ты что, мерзавец, за людьми с ножом бегаешь — а?.. — загремел исправник. — Взять его!..
Городовые бросились на Завейгорева.
— Стой, стой!.. — закричал Ванька, бросаясь на защиту хозяина. — Что вы обалдели, что ли?..
У городовых руки опустились. Все разинули рты.
Со всех сторон посыпались вопросы: что это значит? Зачем бежали? Зачем ножик?.. Ах, батюшки, батюшки… Что же это такое? А?..
— Мол-лчать! — загремел опять исправник, только что бывший добрым губернатором. — Молчать!
Все стихли. Обращаясь к Завейгореву, исправник строго проговорил:
— Отвечать на вопросы…
— Слушаю, вашскородь… — отвечал Завейгорев, бывший солдат.
— Куда и зачем бежали?.. Отвечать толком…
— А так, круг квартала.
— Зачем?
Завейгорев усмехнулся, приподняв свои большие, висящие вниз усы, делавшие его похожим на моржа.
— А сидели мы, значит, вашскородь, после обеда, работали… Ну, и соскушнилось что-то… Взял я это у лавочника газету «Свет» почитать — ха-арошая газета, вашскородь… Ну, Ванюха читает, а я работаю… Хорошо… И вот, вашскородь, пишут о каком-то не то немце, не то англичани́не, что больно, дескать, бегает прытко… Сколько, бишь, верстов в час-то, Ванюха?..
— Не помню… — отвечал подмастерье. — Много чтой-то…
— Ну, мы и заспорили… — продолжал сапожник. — Кто, значит, из нас прытче бегает? Я говорю: я, и он говорит: я… то есть, не я — я, а он, Ванюха, вашскородь… Ну, дальше-больше… Спор… Об заклад побились… На бутылку, вашскородь, уж извините… кто скорее, то есть, четыре квартала обежит… Старуха говорит, не связывайся, обгонит, а я говорю, врешь, за себя постоим… Вот и вышло: стар да петух, молод да протух… Обогнал я, вашскородь…
Исправник был в затруднении.
— А ножик, ножик зачем?.. Врет он что-нибудь, вашскородь… — послышались голоса со всех сторон. — Ножик зачем?
— Какой ножик? — удивился Завейгорев.
— Как какой? А в руках-то что?