Рассказы и повести

Незнакомое малышу слово неожиданно произвело нужный эффект.

– Я это взяль там, – он указал пальчиком на тумбочку.

Молния воспоминания вспыхнула в мозгу Процянко. Он метнулся к тумбочке и мгновенно выдвинул ящик. Слава всевышнему! Пистолет лежал внутри.

– Никогда! Слышишь, никогда нельзя брать это! Чужие вещи брать нельзя! Понятно?

– Я иглал!

– Чужие вещи – не игрушка!

Шкодник молчал, насупившись.

Немного успокоившись, Процянко спрятал пистолет в кобуру, кобуру положил в сейф, закрыл его, проверил, убедился, что закрыто надёжно и лишь тогда вернулся к делам. Однако на этом ничего не закончилось.

– Дядь, поиглай со мной! – попросил младший Малиновский и попытался влезть и на стол Процянко.

– Нет! Мы договаривались, что ты будешь сидеть тихо на диване. Договаривались?

– Дагараливались!

– Вот и сиди тихо.

– Эта сто у тебя? – маленький пальчик указывал на погоны.

– Это погоны, моё звание.

– А как тибя звать?

– Меня дядя Миша звать.

– А засем тибе пагоны?

– Чтобы знали, что я офицер?

– А засем ты афисель?

– Офицер, это начальник над солдатами. Твой папа солдат, а я его начальник.

– А засем насяльник?

– Слушай, ты снова мне начал мешать. Пожалуйста, помолчи!

– А засем палямалси?

– Ты что мне обещал?

– А я иглать хасю.

– Играй на диване и не мешай мне.

– А засем на дивани?

– Господи! Ты можешь немного помолчать?

– А зясем госяпади?

* * *

Мужественный старший лейтенант Процянко держался стойко, как и полагается офицеру, и продержался долго, очень долго, почти сорок минут, но противник был силён не по годам. Малютка Малиновский оказался закалённым в сражениях бойцом, не знающим пощады, и в конце концов мужество покинуло несчастного лейтенанта.

В самый разгар репетиции ансамбля он возник в зрительном зале с пачкой каких-то бумажек в руке и начал делать отчаянные жесты дирижёру. Тот постучал палочкой, строго посмотрел на старшего лейтенанта и объявил: «Пять минут перерыв!»

Пока все курили, трещали последними анекдотами и разминали затёкшие ноги, можно было видеть, как Процянко в ужасе что-то говорит дирижёру, начальнику ансамбля майору Харченкову, а тот делает изумлённое лицо и что-то строго бурчит. Странный разговор продолжался значительно дольше объявленного времени, а закончился совершенно неожиданно.

– Рядового Малиновского ко мне! Быстро! – приказал майор, и когда тот появился, счастливый Процянко вручил ему пачку увольнительных записок со словами: «Чтоб я твоего… (непечатное слово) больше до дембеля в армии не видел!!!»

Однако, казус.

Вот так рядовой Малиновский, а по совместительству первая и единственная виолончель ансамбля песни и пляски, получил возможность ходить в увольнение в любое время дня и ночи.

Нотный стан Нелюдова

В каком, не знаю месяце,
в каком году – не ведаю,
а где-то в самом-самом
конце семидесятых
в ансамбль песни-пляски был
назначен замполит.
По имени Геннадий,
фамилия Нелюдов.
По званию же был он
Ох, младший лейтенант.

Ни музыкального слуха, ни вокального голоса Нелюдов не имел и к музыкальным инструментам испытывал со школьных лет стойкую неприязнь, потому что как однажды прогулял он в школе урок пения, так на него и не являлся вовсе, родителям объявил, что неспособен и потребовал освобождения.

– Будущему офицеру пение не нужно! – заявил он огорошенному папе, а заодно и огорошенной маме, чуть не уронившей от этого заявления тарелку с блинчиками.

Училище военное, о котором грезил будущий младший лейтенант, располагалось на окраине Свердловска за высоченным забором, а въездные ворота украшали два картонных макета грозных зенитных ракет, устремлённых в небо. Над воротами же, аккурат за ракетами, помещался гигантский фанерный щит-транспарант с надписью: «Наша цель – коммунизм!», и направленные в светлое будущее ракеты с готовностью это подтверждали. Хихикал над этой надписью весь город, кроме будущего младшего лейтенанта.

Как уж там получилось, я не знаю, но освобождение от уроков пения он добился, а в выпускном аттестате Нелюдова в строке «пение» стоял жирный прочерк, чему будущий офицер был несказанно рад.

Ошибался Нелюдов. Ох, ошибался!

Впрочем, в Высшем военно-политическом танково-артиллерийском училище, куда он каким-то чудом поступил, пение ему всё-таки удалось хлебнуть сполна во время строевой подготовки и парадных маршей. Но в сплочённом, сбитом строю его фальшивый крик тонул в общем слаженном хоре и никого особо не беспокоил. Главное – командный голос, а не до-ре-ми-фа-соль какая-то.