Рассказы и крохотки

Вот, стояли восемь пушек в ряд, как редко строятся, всегда батареи по отдельности, – и нервно ходил Топлев, маленький, вдоль этих громадин.

У каждой пушки – хорошо если полрасчёта, остальные разошлись по ближним домам и спят: сухо, тепло. Да кто и подвыпил опять трофейного. И шофера где-то спят.

Настропалил всех четырёх командиров взводов: разбирать оружие, готовиться к прямой обороне.

Одни подхватывались, другие нехотя.

Хоть бы был замполит при дивизионе, как часто околачивается, – его б хоть побоялись. Так и его комиссар бригады оставил по делам при себе до утра.

Но и нападать же не станут без артподготовки, хоть сколько-то снарядов, мин пошвыряют, предупредят.

А – тихо. И танкового гула не слышно.

Слушал, слушал. Не слышно.

Должно обойтись.

Пошёл – в Кляйн, к штабной машине. Ведь там – все, всякие документы. Если что?.. – тогда что?

Велел шофёру быть при машине. А радисту – Урал дозываться.

Пошёл опять в Адлиг, на огневые.

– Товарищ капитан! – глухим голосом зовёт телефонист, где примостился в сенях. – Вас комдив.

Взял трубку.

Боев – грозным голосом:

– Топлев! Нас тут окружают! готовь оборону!

И ещё, знать, клапана на трубке не отпустил – услышался выстрел, выстрел!

И – всё оборвалось. Больше нет связи.

И Топлев ощутил на себе странное: коленные чашечки стали дрожать, сами по себе, отдельно от колена, стали попрыгивать вверх-вниз, вверх-вниз.

Да на всю огневую теперь не закричать. Вдоль пушечного ряда оббегал командиров взводов: готовьтесь же к бою! на комдива уже напали!

Теперь-то – и все зашурудились.

А штабная машина? если что? Послал бойца: обливать бензином, из канистр.

Не уйдём – так сожжём машину.

21

Верность отцу – была ключ к душе Олега. Мальчику – кто святей и возвышенней отца? И какая обида была за него: как его в один из тридцатых (Олегу – лет 10, понимал) безпричинно ссунули из комбрига в полковники, из ромба в шпалы. И жили в двух комнатах коммунальной квартиры, а в третьей комнате – стукач. (Причина была: кто-то, по службе рядом, сел, – но это мальчик лишь потом узнал.) А с подростом: так и следовать в армейской службе? В 16 лет (в самые сталинградские месяцы) – добился, напросился у отца: натянул на себя солдатскую шинель.

Верность отцу – чтобы тут, у двух своих пушек, не посрамиться, не укорили бы отца сыном, лучше – умереть. Олег даже рад был, как это всё повернулось, что их поставили на мост охранять на невиданную для ста-пятидесяти-двух прямую наводку. И – скорей бы эти немецкие танки накатывали из полумглы!

Сегодня – небывалая для него ночь, и ждалось ещё большее.

Хотя по комплекту полагается на каждое орудие 60 снарядов – но сейчас и с двух взводных орудий набрали – половину того. И в расчёте – семь человек вместо восьми. (Вот он, Лепетушин…) Но не добавил лейтенант бойца из другого расчёта, это неправильно, достанется ещё и тем. Лучше подможет этому, своими руками.

Ни той самоходки, ни того грозного полковника уже и близко не было, а орудия 6-й батареи – стояли у моста, сторожили.

Впереди – пустое тёмное пространство, и кажется нет же там никаких наших частей – а стали люди набегать.

Несколько топографов из разведдивизиона – один хромает, у одного плечо сворочено. Послали их на топопривязку, когда луна светила, и застряли на тьму: ждали, может разойдётся. Вперебив рассказывают: странное наступление, только молча подкрадываются – кто лопатой, кто даже ножом, изредка выстрел-два.

А какие-то топографы – ещё и сзади остались.

Проехали сани звуковиков с разведоборудованием, успели утянуть. Только трофейные битюги и вызволили, а машина их – там застряла, вытаскивают.

Так это – ещё сколько там звуковиков?

– Павел Петрович, как же стрелять будем, если свои валят?

– Придётся подзадержаться.

Там, на восточном берегу, вглуби, – перестрелка то вспыхнет, то смолкнет.

Велел Кандалинцев двум свободным расчётам готовиться к стрелковому бою. И сейчас – послал в охранение, слева и справа.

Ещё подымались наши с моста.

А вот – несли раненого, на плащ-палатке. Полковые разведчики.

Еле несут, устали. Кто бы их подвёз?

Тут – поищем, снарядим.

Олег наклонился над раненым. Майор. Волоса как лён.

Недвижен.

– Ваш?

– Полковой. Новый. Только прислали его вчера.

– Тяжело?

– В голову и в живот.

– А где же полк ваш весь?

– А … его знает.

Наши батарейцы подменили носчиков, до господского двора.

Кандалинцев им:

– Пусть на наших санях довезут до Либштадта, и сразу назад.

Городок Либштадт, на скрещении шести дорог, пушечный дивизион беззаботно проехал вчера вечером. А если немцев туда допустить – у них все дороги.

– Павел Петрович, а ведь наш перебежчик – не соврал.

– Велел я его покормить, – проворчал Кандалинцев.

– А что наш комбат? И по рации не отвечает?

А – что весь дивизион?

От дальних зарев тоже чуть присвечивает. И глаза пригляделись в мути. Вон, чернеет ещё группка наших. Сюда.

И вон.

И вон.

Да, тут не постреляешь.

И вдруг: справа, спереди – да где наши 4-я, 5-я батареи! – густая громкая пулемётная стрельба.

И – крупная вспышка! вспышка! – за ними взрыв! взрыв!

22