Он не думал, что сможет справиться с этим, но все оказалось проще, чем он ожидал. Он провел лезвием по запястью, сильно нажимая, глубоко вдавливая, и кровь потекла в кастрюлю. В ночной темноте она казалась черной.
Боль усиливалась, пенящееся лицо его отца краснело и улыбалось. Он понял, что слабеет, и что некому будет есть макароны с сыром.
Если бы он не был так слаб, то улыбнулся бы и сам.
Исповедь корпоративного человека
Мы наточили карандаши для войны и массово пошли в бухгалтерию. Финансовый директор и его приспешники работали над электронными таблицами, ничего не подозревая. У нас было преимущество во внезапности.
По моему сигналу мы закричали как единое целое, и когда бухгалтеры посмотрели на нас, вонзили карандаши им в глаза и в мозг. Это было великолепно. Я отвечал за то, чтобы убить самого директора, и с силой воткнул карандаш, чувствуя, как он прокалывает оболочку и пронзает студенистую плоть. Толстые руки директора взметнулись, пытаясь схватить меня, но потом дернулись и затихли.
Я выпрямился и оглядел отдел. Война была ужасно короткой, мы победили практически без боя. Тела уже затихли и остывали, кровь и глазной сок просачивались на ватманы и компьютерные распечатки.
Если бы мы работали на какую-нибудь справедливую корпорацию, то получили бы за это медали, но здесь, в своем нынешнем статусе, возможно, лишь блокноты по случаю нашей победы.
Я вытащил карандаш из головы финансового директора и подал знак.
Мы вернулись за свои рабочие места еще до конца перерыва.
Реструктуризация прошла гладко. Персонал был переназначен, обязанности изменены, и контроль над компанией был децентрализован. В связи с нашей сокрушительной победой было объявлено временное перемирие, и все военные действия были приостановлены. Вице-президент был казнен — обезглавлен в комнате отдыха для персонала при помощи ножа для разрезания бумаги — и мы успешно справились с выплатой заработной платы.
Исполняющий обязанности генерального директора отказался нанимать временных сотрудников или набирать персонал за пределами организации, поэтому в период реструктуризации мы занялись приготовлением кофе. Я все еще чувствовал, что мы заслужили медали, но в этот раз мы даже не получили наши блокноты. Хоть индекс Доу-Джонса не заметил мой триумф, на Тихоокеанской бирже наши акции поднялись на пять пунктов, и я почувствовал себя удовлетворенным.
Мы рассылали презервативы по вакуумным трубам, туда сюда, сюда туда, и женщины в борделе в обеденное время занимались процветающим бизнесом. В кафетерии были установлены новые автоматы с любрикантами.
Были внесены и другие изменения. Секретарши больше не должны были носить маски, домашние животные снова были допущены в зал стенографии. Закупка выбрала в качестве талисмана ребенка-калеку. Службы по обслуживанию автоматов перешли на моллюска.
Мы заявили, что следующая война будет продовольственной. Для следующей войны нам нужны хот-доги.
Мы все рассмеялись.
А потом…
А потом все изменилось.
По отделам начала ходить анкета. Анкета на официальном бланке свидетельства о смерти. Никто не взял на себя ответственность за ее авторство. Разговоры о ее существовании предшествовали ее появлению во внутри офисной почтовой системе. Мы получили анкету в четверг вместе с запиской, где было указано заполнить ее и вернуть в отдел кадров к утру пятницы. Мы побоялись ослушаться.
— Если бы Бэтмэн был фигой, — был задан вопрос, — надо ли ему бриться?
— Если бы президент был голым и вел двойственную политику в парламенте, на стикерах его мама все еще была бы с терновым венком?
Настроение в нашем отделе стало мрачным, и возникло общее ощущение, что анкета имеет какое-то отношение к рассылке нашей бухгалтерии. Косвенно меня обвиняли в ее появлении.