Рассказы. Часть 3

Долгий, пристальный взгляд пронзил лицо Никколо, словно темное копье.

— Щенок знает мое имя. Ну и ну!

— Я много слышал о вас, синьор. Кто в Италии не знает имени Паганини?

— И бойся его, — серьезно сказал скрипач.

— Я не боюсь вас, — медленно ответил мальчик.

Его глаза не опустились, когда маэстро ответил на это волчьей улыбкой.

— Да? — замурлыкал скрипач. — Да, это так. Ты не боишься меня.

Я чувствую это. И-почему?

— Потому что я люблю музыку.

— Потому что он любит музыку, — повторил Паганини, жестоко подражая интонациям, пока фраза не стала дразнящей. Затем, медленно, когда его взгляд снова вернулся к мальчишке, добавил: — Но музыка любит и тебя, мальчик. Я чувствую, и это странно.

Протянулась рука — бледным призраком с выступающими жилами, указывавшими на нежную силу, какой бы удивительной она ни казалась. Рука указала Никколо на стул. Она же налила вина в бокал. И она же медленно забарабанила по столу.

— Ты играешь?

— Д-да, маэстро.

— Тогда сыграй для меня.

Никколо бросился в свою комнату. Любимая скрипка прижималась к его сердцу, когда он бежал назад.

— Это такая беда, маэстро. Скрипка не поет.

— Играй.

Никколо заиграл. Он никогда не помнил, что именно играл в ту ночь; только знал, что это само пришло к нему, и играл так, как никогда прежде. И лицо дьявола улыбалось музыке. Никколо остановился. Паганини спросил, как его зовут. Он ответил. Паганини расспрашивал мальчика о его учителе, его практике, его планах. Никколо ответил на все вопросы. И тут Паганини рассмеялся. В свою очередь трактирщик, подслушивавший в коридоре, вздрогнул, услышав этот смех. Этот смех словно прорвался из-под земли прямиком из ада. Это был смех рыдающей скрипки, которую играл падший ангел в пропасти.

— Дураки! — крикнул маэстро. Потом посмотрел на Никколо.

Что-то внутри мальчика умоляло его отвернуться. Но, как и прежде, мальчик не сводил с него глаз, пока мастер-музыкант не заговорил.

— Что я могу сказать? Должен ли я посоветовать тебе пойти к хорошему учителю и купить лучшую скрипку? Должен ли я вообще давать тебе деньги на эти цели? Да, но зачем? У тебя есть дар, но ты никогда им не воспользуешься.

Паганини усмехнулся.

— Возможно, ты талантлив, и сможешь даже добиться некоторой славы, определенного успеха. Но истинного величия с помощью учителя, инструмента или тренировки ты не достигнешь. У тебя должно быть вдохновение — как у меня.

Никколо стоял, дрожа, сам не зная почему. В словах, которые он услышал, была роковая убедительность. Этот намек на некую власть, на окончательное знание пугал его.

— Человек должен сочинять свою собственную музыку, и играть ее, — продолжал голос. — И ни один смертный учитель не сможет дать тебе это.

Внезапно Паганини встал.

— Прошу прощения. Я забыл. Я пришел сюда, потому что у меня назначена встреча неподалеку. Я не могу заставлять ждать моего… того, кого я должен увидеть. А теперь я пойду. Но спасибо за твою игру.

Лицо Никколо вытянулось. Он был уверен, что через минуту-другую маэстро откроет то, что ему очень хотелось узнать. Никколо чувствовал то же, что и Паганини. Он знал, что в нем заложен великий талант; знал, что любое обычное обучение направит этот талант по стезе чисто механического совершенства. Существует связь между его скромными попытками и величием этого человека. И если бы Паганини заговорил! Теперь уже слишком поздно! Черный плащ взметнулся, когда скрипач направился к двери. Затем в темном порыве Паганини сорвал с себя одежду и повернулся.

— Жди.

Он смотрел, и Никколо чувствовал, как глаза Паганини словно раскаленные щипцы открывают, изучают, разрывают и исследуют его душу.

— Пойдем со мной. Будем вместе на нашей встрече.

Из коридора в конце комнаты донесся едва слышный вздох.

Никколо знал, что это голос отца, но ему было все равно. Когда дверь в темноте распахнулась, он подошел к музыканту. Они ушли вместе.

— Этой ночью я отдам тебя в ученики к истинному мастеру, — прошептал Паганини.

2

Это была долгая прогулка вверх по склону к Пещере дураков. В полночь дорога была пустынна, но она всегда была пустынна, потому что здешние боялись пещеры. Говорили, что дьявол обитает в ее туманных окрестностях, а в саму пещеру никогда не заходили — считалось, что ее глубины ведут в сам Тартар. Это была долгая и одинокая прогулка, странная среди извилистых тропинок и извилистых каменных проходов, но Паганини не останавливался.

Он уже проходил этим путем.

Теперь костлявая рука сжала смуглые пальцы Никколо ледяной хваткой, наполненной такой холодной нечеловеческой силой, что мальчик вздрогнул. Но он последовал за ней сквозь морок, мглу и туман, скрывавшие чистый свет звезд; последовал ко входу в пещеру, словно побуждаемый магией голоса Паганини. Потому что маэстро говорил все это, и говорил без стеснения. Почувствовав родственную душу, он открылся мальчику.