Рассказы

Тот мягко опрокинулся навзничь, голова его откинулась, выставив упрямый окровавленный подбородок. Потом рулевой шевельнулся и с трудом разлепил залитые кровью веки. Казарский торопливо глянул вперед, по курсу, и назад, на турок, и, не выпуская из рук штурвала, перегнулся к раненому.

Максимыч медленно шевелил побледневшими губами. Выцветшие глаза его казались совсем белыми.

— Отслужил, ваше благородие, — услышал Казарский слабый шепот. — Ваше благородие…

— Что, голубчик?

— Васютина… к штурвалу… племяш мой… потрафит… Сам обучал…

— Спасибо, старик, — дрогнувшим голосом сказал Казарский.

Он посмотрел в лицо Максимыча, перехватил колесо левой рукою и медленно перекрестился. Холодные глаза его потеплели и влажно блеснули.

— Васютина на ют! — выпрямившись, крикнул он.

— Есть!

Крепыш, топоча, взлетел по трапу, с улыбкой остановился перед капитаном и отдал честь. Но тут он увидел тело, лежащее у штурвала, и улыбка сбежала с его лица.

— Принимай пост, Васютин, — отрывисто сказал Казарский.

Васютин медленно стянул шапку с курчавой русой головы, перекрестился истово, поясным поклоном поклонился Максимычу и принял забрызганный кровью штурвал из рук Казарского.

Стихшая было на четверть часа пальба опять разгорелась. Снова, сверкая выстрелами с обоих бортов, бриг ловко уклонялся от губительных залпов врагов. Стодесятипушечный корабль капудан-паши снова стал сближаться, стараясь поймать "Меркурий" продольным залпом.

Казарский, выждав надлежащее время, круто повернул, и закопченный, избитый, но все еще грозный бриг обратился правым бортом к неприятелю и пошел, кренясь и пеня воду, наперерез его курсу.

Пользуясь свободной минутой, Скарятин, командовавший артиллерией левого борта, подошел к бочке, стоявшей посреди палубы, чтобы напиться. Лицо его было закопчено и изборождено струйками пота, но, как всегда, сияло жизнерадостностью, и карие глаза весело лучились.

Набирая в ковш воды, он увидел в нескольких шагах Новосельского, который стоял спиной к нему, прикидывая на глаз расстояние до вражеского корабля и выжидая момент, чтобы влепить ему весь бортовой залп. Его франтоватый выутюженный мундир был разорван от обшлага до плеча. Шляпа отсутствовала, модная прическа была встрепана, и, в довершение всего, этот светский щеголь поднял руку и рукавом стал стирать с разгоряченного лба пот и грязь.

Скарятин за время боя впервые увидел приятеля, и что-то горячее повернулось у него в груди, глаза повлажнели, но сейчас же засветились смехом, и он крикнул:

— Жарко, Федя?

— А, Сережа, жив? — с радостной улыбкой оглянулся на него лейтенант. Жарко, друг.

— Ничего, пар костей не ломит! Зубкам полегчало, Федя?

В это время грохнули погонные пушки турка, ядра прошли над головой друзей, обдавая их тугой струей гудящего воздуха, что-то хрустнуло вверху, обломок дерева ударил Новосельского в спину, и он упал на палубу.

Скарятин выронил ковш, но лейтенант мигом поднялся на ноги, пошатываясь и размазывая по лицу кровь.

— Ты ранен? — крикнул Скарятин.

— Ерунда! — сердито махнул рукой Новосельский. — Антипенко, прицел! крикнул он усатому комендору и вместе с ним кинулся проверять наводку пушек. — Первая!

Загремел бортовой залп, и когда дым немного разошелся, громкое "ура" прокатилось по морю. Новосельский разбил у врага часть рангоута и перебил много снастей. От этого вся оснастка судна ослабела, и корабль, опасаясь потерять мачты, не мог уже идти полным ветром. Дав последний залп, не причинивший "Меркурию" вреда, стодесятипушечный корабль лег в дрейф и вышел из боя.

Остался один семидесятипушечный противник. Кренясь, на всех парусах он выбегал из-за дрейфовавшего капудан-паши, намереваясь добить "Меркурия".

Неравный бой продолжался. Теперь русские моряки, выбившие из строя более мощного врага, дрались еще яростнее. Неприятель приблизился, но держал почтительную дистанцию. Когда Казарский, маневрируя, кидался к нему навстречу и "резал нос", чтобы избежать бортовых залпов, турецкий корабль панически отворачивал в сторону.

Улыбка искривила тонкие губы Казарского. Он понял, что паша, видя отчаянную решимость русских моряков, не без основания опасается, что бриг свалится с ним на абордаж и взорвет себя вместе с врагом.

Около пяти часов удачный залп брига повредил оснастку турка. Огромные брусья рухнули на палубу, увлекая за собою паруса и оголяя мачту. Корабль заметно потерял скорость. Снова "ура" прокатилось по морю.

Прокофьев и Притупов с матросами лихорадочно работали, восстанавливая паруса, и бриг, все более и более окрыляясь, наддавал ходу под ровным ветерком.

Около половины шестого паша, безнадежно отстав, лег в дрейф и отказался от преследования. Солнце клонилось к потемневшему морю. Закопченные и изорванные паруса "Меркурия" стали золотыми. Гордо и уверенно резало воду героическое суденышко, больше трех часов сражавшееся с противником, в десять раз сильнейшим, и вышедшее победителем в этой схватке.