Рассказы

Удалов, лежа на дне, отдышавшись после схватки, сосредоточенно уставился на курчавого смуглого матроса, на красной повязке которого темными пятнами проступала кровь. Болезненно морща красивое лицо, он то и дело смачивал голову водой.

— Мусью, а мусью! — обратился к нему Удалов.

— Oui? — вежливо обернулся тот.

— Как угощенье-то, по вкусу ли? — озабоченно спросил Удалов, кивая подбородком на его голову. Тот недоумевающе поднял брови.

— Бламанже-то, бламанже рюс, са ва? Бьен? — усмехаясь, продолжал Удалов. — Закусон, значит, как оно, бьен?

— C'est ca?[25] — догадался француз, указывая на свою рану. — Merci, vous etes bien aimable. Je me suis regale de votre bonne chere. Etes vous content pour votre part?[26]

И, добродушно смеясь, француз указал на затекший глаз Удалова.

Тот фыркнул.

— Дя, а дя! — давясь смехом, повернул Удалов голову к боцману. — А ведь понял! Здорово я могу по-ихнему? Понял ведь! Угостили, говорит, мерси, рыгале от вашего угощенья напало, а?.. Обходительный народ!

— Да побойсь ты бога, ирод! — прохрипел старик. — Везут его, как свинью связанную, а он смешки строит.

3

Русских моряков привезли на бриг и, развязав, отвели в каюту. Там их заперли и к дверям приставили часовых. В тесной каюте было темно, иллюминатор был закрыт по-штормовому.

— Чего с нами сделают, господин боцман? — робко, шепелявя, спросил Попов. В свалке ему выбили два зуба.

— Чего бог даст, заячья твоя душа, — отвечал старик.

Попов виновато опустил глаза и покраснел.

— Так ить его сила, а мы безоружные, — пробормотал он снова.

— Вот что, ребята! — внушительно сказал боцман. — Что бы там ни было, присягу не забывать! Ежели насчет крепости и прочего спрос начнут, отвечать всем в одно: служили, мол, на дальнем кордоне и знать ничего не знаем. Только-де знаем, что большой силы сикурс должен в Петропавловск подойти. Понятно?

— Понятно. Не подкачаем, дядя Усов, — за всех отвечал Удалов.

— То-то, понятно, шалопут! Счастье твое, что тебе неприятель рожу поуродовал, а то всыпал бы я тебе за "дядю".

— Я ведь шутейно, — сказал Удалов и фыркнул. — Оно и вас, господин боцман, бог счастьем не обошел, — не удержался он.

Боцман сердито нахмурил брови, но в это время дверь в каюту отворилась и вошли офицер и два матроса. Судя по бинтам, ящику с медикаментами, тазу и кувшину с водой, это был врач. Он перевязал Усова, дал примочек остальным.

После этого русских моряков возили на фрегат "La Force" для допроса к адмиралу, но никаких показаний, кроме тех, о которых они условились заранее, от них не получили.

Вечером пленным дали ужин и по кружке вина, а после вечерней зари им сделал поверку лейтенант, захвативший их в плен. Он вошел в каюту в сопровождении двух вооруженных матросов, которые, не помещаясь в каюте, стали в дверях. Один из них приподнял над головой фонарь. Лейтенант держался рукой за грудь и изредка сплевывал в белый платок.

— Видать, и на этого рыгале напало, — подмигнул Удалов.

Пленные засмеялись, а лейтенант сердито посмотрел на Удалова и, обернувшись к караулу, спросил:

— C'est lui qui m'a frappe?[27]

— Oui, mon lieutenant[28], - сказал один из матросов.

— Mauvais sujet[29], - сказал лейтенант, сердито пригрозив Удалову пальцем.

Пленные улеглись, но ночь прошла беспокойно. Хныкал и стонал Попов, и метался старик Усов. Рана начала сильно его беспокоить. В полузабытьи он попросил пить, и Удалов на своем удивительном французском языке сумел объяснить часовому, в чем дело. Тот по его просьбе принес целый анкерок холодной пресной воды.

Спать Удалову не хотелось. Он лежал в темноте, закинув за голову руки, и мысли его были на пятой батарее, которую он строил до своей несчастной поездки за кирпичом. "Не спят небось, сердешные, — думал он про товарищей по экипажу. — Начеку, завтра бой… А я уж отвоевался". Он представил себе, с каким тревожным чувством слушают его товарищи бой склянок на неприятельской эскадре.

Усов в темноте потянулся за водой и, видно, неловко повернувшись, глухо застонал.

— Стой, дядя Усов, я помогу, — шепотом сказал Удалов и, напоив боцмана, подсел рядом. — Мозжит ухо-то? — сочувственно спросил он.

— Не в ухе дело — в голову стреляет, аж в щеку да в плечо отдает, сердито сказал старик.

— А ты холодной водой. Вот постой…

Удалов снял с себя фланелевку, смочил ее из ковша и, отжав, стал прикладывать к незабинтованным местам на голове боцмана.

— Так будто облегчает, спасибо, — тихо оказал старик. — Да ты, парень, ложись. Ай не спится?

— Не спится… Смех смехом, а обидно, дуриком влетели, как кур во щи. Ребята завтра бой примут, на смерть пойдут…

— Не говори ты мне! Двадцать лет боцманом, тридцать пять лет во флоте, два раза кругом света ходил, а тут оплошал!

Старик заволновался, привстал, но боль резнула его через всю левую часть головы, и он глухо за стонал.

— Лежи, господин боцман, — ласково сказал Удалов. — Не бунтуйся. Твоей вины тут нету. Кто виноват, что ветер упал? Никто. А наши, я так считаю, что спуску неприятелю не дадут, а?