Рассказы

- Нет, отчего же трудно... на детей роптать нехорошо, это дар... И он все такой же горячий, проворный. Умная голова.

- У него всегда было слишком много самоуверенности,- сказал Андрей Христофорович.

- Да, ум у него шустрый, это правда,- сказал Николай, покачав опущенной над коленями головой, и вдруг поднял ее.- Вот, брат, настоящий человек.

- То есть как настоящий?..- спросил профессор, почувствовав какой-то укол, точно в этом была косвенная мысль о том, что сам Андрей Христофорович не настоящий...- Как настоящий? - повторил он.

- Да так,- сказал Николай,- вот ты говорил, что ценишь людей, у которых мысль постоянно работает. Вот тебе Авенир. У него, милый, мысль ни на минуту без работы не остается.

- Может быть,- сказал профессор,- но вопрос: над чем и как?

- Мало ли над чем,- сказал Николай.

- А местечко у него хорошее?

- Ничего. Но все-таки, конечно, не то, что у нас. И потом,- продолжал Николай,- это человек - весь без обмана.

- Как без обмана?

- Ну, как тебе сказать... вообще природный. Душа настоящая русская.

- Да что же у меня-то не настоящая, что ли? - спросил, почти обидевшись, профессор.

Николай сконфузился.

- Ну, что ты... бог знает, что выдумал.- Но профессор чувствовал, что в его словах не было уверенности. И к тому же Николай сейчас же переменил разговор.

- Он приедет сюда, как только получит мое письмо, как узнает, что ты здесь, так и прискачет. Вот, брат, кому расскажешь!..

И правда: один раз, когда все сидели в саду за чаем, со стороны деревни послышался отчаянный лай собак и дребезжание колес. Видно было, как на двор влетела взмыленная лошадь, запряженная в тележку без рессор. Сидевший в ней человек в мягком картузе и короткой сборчатой поддевке на крючках как-то особенно проворно соскочил на землю, продернул и привязал вожжи в кольцо под навесом. А сам, отряхнув полы, посмотрел на свои сапоги, потом вопросительно на окна дома.

- Да ведь это Авенир! - сказал радостно Николай, и, как показалось Андрею Христофоровичу, более радостно, чем при его приезде.- Я говорил, что прискачет... Ну, и молодец, вот молодец!

Обнялись.

- Европеец, европеец,- сказал Авенир, поцеловав брата. Он отступил на шаг со снятым картузом на отлете в руке и оглядывал профессора.

- Ну, брат, ты того... совсем, так сказать...

- Что? - почти с тревогой спросил Андрей Христофорович.

Но Авенир ничего не ответил. Он сейчас же забыл об этом и стал рассказывать, как он ехал, что с ним случилось.

Варя с его приездом повеселела и оживилась.

Целый вечер говорили, потом спорили о душе. Десять раз Авенир говорил Андрею Христофоровичу:

- Ну-ка, расскажи, брат, как вы там, европейцы, живете.- Но с первого же слова перебивал брата и пускался рассказывать про себя.

Было уже 10 часов вечера, потом 11, 12, а они все еще говорили, вернее, говорил один Авенир. Говорили о политике, о воздухоплавании, о войне, и Авенир нигде не отставал и никогда не сдавался.

Он имел такой вид, как будто только что приехал с места, где он все видел и изучил, а Андрей Христофорович сидел в глуши и ничего не знает.

- Наши аэропланы, брат, самые лучшие в мире. В три раза лучше немецких. У них неуклюжая прочность и только, а у нас!..

- Откуда ты это знаешь? - спросил Андрей Христофорович, которому хоть раз хотелось найти основания их суждений.

- Как откуда? Мало ли откуда? Это даже иностранцы признают. А ты, значит, не патриот?

- Кто же тебе это сказал?

- По вопросу, брат, видно, и вообще по холодности. В тебе нет подъема. Это нехорошо, брат, нехорошо.

- Да постой, голова с мозгом!

- Что же мне стоять? У тебя холодное, рассудочное отношение, разве я не вижу.

- Мы слишком много говорим вместо дела,- сказал Андрей Христофорович.

- Где же много,- сказал Авенир,- ты бы послушал, как мы... И потом про разговоры ты напрасно... В слове мысль, в мысли - дело. И теперь мы уже совсем не те, что были раньше; ты это особенно заметь,- сказал Авенир, поднимая палец. И повторил: - Особенно!

- А какие же? - спросил Андрей Христофорович.

- Ну, вот, ты даже спрашиваешь, какие? У тебя скептицизм.- И ответил:Совсем, брат, другие.

- Вот и я тоже говорю ему,- сказал Николай, запахивая свою масленую полу.

- Совсем другие! - повторил еще раз Авенир.- Было время, да прошло.

- Может быть, ужинать пойдете? - сказала Варя, которая уже томилась оттого, что долго не ели.

VI

- Ну, что же, поедем теперь к нам,- сказал на третий день Авенир.

- Хорошо, а как ехать?

- Со мной на лошадях поедем, чем тебе кружить полтораста верст по железной дороге. Я, брат, всегда на лошадях езжу.

- А сколько до тебя на лошадях?

- Восемьдесят верст.

- Да, на лошадях лучше,- сказал Николай.- А то там изволь каждый раз поспевать вовремя.

- На одну минутку опоздал, и весь день пропал к черту,- прибавил Авенир.

- И звонки эти дурацкие,- сказал Николай.

Пошли смотреть экипаж. Это была тележка без рессор, тарантас, как называл ее Авенир. Сиденье у этого тарантаса было такое низкое, что колени у сидящих в нем подходили к самому подбородку.

- Сидеть-то не особенно удобно,- сказал Андрей Христофорович.

- А что? - спросил Авенир и живо вскочил в тарантас.