Рассказы

- Я сейчас возмущалась, думая о большевиках, которые причинили вам столько горя. Но ведь для большевиков вы только неизвестная величина, единица, попавшая в этот шторм среди многих других единиц. А ведь эти господа когда-то пользовались вашим гостеприимством, пили и ели у вас. Вот кто подл и низок.

И она невольно подумала: "Вот оттого они и уничтожены как класс, а из-за них и мы. Они настолько эгоистичны, настолько в них нет инстинкта общественной солидарности, что их поражение предрешено было этой собственнической заботой только о своей жизни и ее благополучии. А что касается своих собратьев по классу, то пусть каждый из них выкарабкивается, как хочет. Какие низкие души! И как, в сущности, история справедлива, что разбила и уничтожила этот жадный, эгоистический и бесчеловечный класс".

IV

В это время послышался звонок. Лиза встала, боясь, как бы Настя не впустила кого-нибудь.

И хорошо, что встала. Это были заехавшие к ней две подруги, с каким-то кавалером,- одни из тех, которые являются всегда с громкими голосами, со смехом и целым коробом рассказов о неожиданных приключениях, о чужих романах. Они разлетелись было к ней прямо в шубках в спальню, чтобы изложить ей программу сегодняшнего вечера и, если последует ее одобрение и принципиальное согласие, захватить и ее.

Но Лиза испуганно загородила им дорогу в спальню.

Те удивились и сначала не поняли ничего, только переглянулись.

А она, покраснев, стала говорить, что к ней нельзя, пусть они заедут когда-нибудь в другой раз, что она сейчас занята.

Одна минута - и лица уже засветились проказливым лукавством. Они все истолковали по-своему.

"Вот тебе и скромница, отвергающая ухаживания; она, оказывается, устраивается втихомолку. И, должно быть, сам бог надоумил их заехать к ней, иначе эта история была бы погребена в неизвестности, и фальшивая добродетель продолжала бы незаконным образом торжествовать".

Наиболее бойкая из гостей, Катя Стрешнева, актриса в котиковом манто, успела сделать два шага и заглянуть в полуоткрытую дверь спальни.

На лице ее выразилось полное недоумение. Она даже как-то притихла сразу и не нашлась ничего сказать. Только обратилась к своим и проговорила торопливо:

- Идемте. Это выше нашего понимания.

Остальные, лукаво засмеявшись и погрозив пальцами, зашумели, засмеялись и, оставив после себя облако легкомыслия и запах тонких духов, исчезли так же неожиданно, как появились.

Лиза, чувствуя досаду от этого нелепого приезда, пошла к оставленному гостю.

Он сидел лицом к двери. И первое, что она увидела,- была эта ужасная прореха на сорочке. Вероятно, Катя увидела ее и потому на ее лице отразилось такое недоумение.

Что они подумают, когда она сейчас расскажет им всем о том, что она, взглянув в спальню, увидела там оборванного субъекта, а на столе фрукты, ликер...

И в самом деле, что тут можно подумать?

Будь это серьезные, содержательные женщины, им можно было бы объяснить. А теперь они выдумают и разнесут по всему театру какую-нибудь самую невероятную пошлость, вроде того, что она, Лиза Чернышева, строит из себя неприступную девственницу и в то же время страдает какими-то ненормальностями, приглашает оборванцев и пьет с ними в спальне ликер.

Ведь это бог знает что можно подумать!

И конечно, они ухватятся за свою идею, и чем она нелепее, тем с большей энергией они ее разнесут, а остальные подхватят, и все поверят.

И хотя бы даже они и ничего не сочинили, но поймать этот озадаченный взгляд Кати, когда она увидела ее гостя с прорванным воротом сорочки,- тоже мало приятного.

Все эти мысли разбили то чувство взволнованной нежности, какое у нее было вначале.

А тут вошла Настя с кофе, и на лице ее Лиза увидела такое оскорбительное удивление, с каким она оглядела фигуру бедно одетого человека, сидевшего с ее хозяйкой у стола за ликером, что Лиза почувствовала, как ее щеки заливает румянец стыда.

Ужаснее всего - эта прореха у ворота сорочки; он, вероятно, не знал о ее существовании. А она, видя ее перед собой, теряла всякую непосредственность и не могла уже взять простой и естественный тон.

Настя, уходя из комнаты, даже оглянулась еще раз в дверях.

И как глупо, что она не догадалась сама взять сюда кофе.

Осаждаемая этими несносными мыслями, Лиза сидела и мысленно говорила:

"Как ужасно!.. Как подлы, отвратительны люди".

"Ведь вот хоть эта Настя,- подумала она,- ведь она же прислуга, сама ходит в валенках, а хватила городской культуры, и у нее уже какое-то безотчетное презрение и недоумение при виде бедно одетого человека. И каково это видеть ему! А ведь он заметил ее взгляд".

И действительно, гость заметил этот недоуменный взгляд прислуги и как-то сжался. Он повернулся и свалил на ковер локтем пепельницу со стола. А когда стал ее поднимать, то у него был такой сконфуженный вид, как будто он пришел в хороший дом и с первого же шага сделал неловкость.