— Мистер Стокдэйл?.. Вы?
— Я, конечно, — сказал он, беря ее за руку. — Ведь я написал вам, что зайду.
— Да, но вы не сказали когда.
— Потому что и сам не знал, когда дела потребуют моего присутствия здесь.
— Вы приехали по делу?
— По делу, не могу это отрицать. Но я часто мечтал приехать только затем, чтобы повидать вас… Но что у вас здесь произошло? Я предсказывал вам это, Лиззи, а вы тогда не хотели меня слушать.
— Да, верно, — сказала она, пригорюнившись. — Но ведь так уж меня растили и воспитывали, это вошло у меня в плоть и кровь. Ну, да уж теперь со всем этим покончено. Акцизникам платят за каждого захваченного контрабандиста, живого или мертвого, и наша торговля сошла на нет. Нас травили, словно крыс.
— Я слышал, Оулет совсем уехал?
— Да, он теперь в Америке. В последний раз, когда его пытались схватить, у нас тут была настоящая битва. Просто чудо, что он остался в живых, и удивительно, как меня не убили. Меня ранили в руку. Не умышленно, нет, — выстрел предназначался Оулету, но я шла сзади, караулила, как всегда, пуля в меня и угодила. Кровь из раны так и лила, но я кое-как добралась до дому, в обморок не упала. Ну, а потом ничего — поболело, да и зажило. А про Оулета вы знаете — что ему-то пришлось претерпеть?
— Нет. Я слыхал только, что он еле спасся.
— Ему выстрелили в спину, но пуля, к счастью, ударила о ребро. Рана была очень тяжелая. Мы не дали его схватить. Товарищи всю ночь несли его через луга до самого Кинсбера и спрятали в сарае. Перевязывали рану сами, как умели, и так он у них там и лежал, пока не выздоровел и не смог ходить. Мельницу свою он еще раньше продал и в конце концов добрался до Бристоля и отплыл в Америку. Теперь он там обосновался, живет в Висконсине.
— Какого же вы теперь мнения о контрабандной торговле? — спросил священник с глубокой серьезностью.
— Признаю, что это было дурно. Но я достаточно поплатилась за все. Теперь я очень бедствую, а матушка моя уже год как умерла… Но, мистер Стокдэйл, быть может, вы зайдете?
Стокдэйл зашел. И, надо полагать, они нашли теперь общий язык, ибо через две недели вся обстановка, принадлежавшая Лиззи, продавалась с торгов, а засим последовало венчание в методистской часовне в соседнем городке.
Он увез ее к себе на родину, подальше от былого ее поприща, в свой дом, где она с похвальным усердием стала научаться обязанностям жены священника. Говорят, что впоследствии она написала превосходный трактат под названием «Кесарево — кесарю, или Раскаявшиеся поселяне» и в нем, вместо предисловия, изложила, не называя подлинных имен, свою собственную историю. Сделав кое-какие исправления и добавив от себя несколько весьма красноречивых фраз, Стокдэйл отдал трактат напечатать, и за время своей совместной жизни супруги распространили не одну сотню экземпляров этого поучительного сочинения.
Маркиза Стонэндж
Перевод О. Холмской
— Так вот, стало быть, — начал он свое повествование, — много лет тому назад в наших краях, не дальше ста миль от Мелчестера, в старинном и весьма богатом поместье, где и мне случалось бывать, проживала некая юная леди, и была она такая несравненная красавица, что чуть ли не все молодые люди благородного происхождения в этой части Уэссекса — и простые дворяне, и носители громких титулов — наперебой ухаживали за ней, рассыпались перед ней в любезностях и всячески старались ей угодить. Поначалу все это ей очень нравилось. Но как говорит достопочтенный Роберт Саут (чьи проповеди у нас, к сожалению, гораздо менее известны, чем они того заслуживают), если самого страстного любителя охоты заставлять каждый божий день выезжать в поле с гончими или с соколами, то по прошествии времени это удовольствие превратится для него в муку и даже каменоломня и каторжные работы покажутся ему приятным развлечением; так и этой гордой красавице вскоре приелось беспрестанное повторение того, что тешило ее, пока было внове. В чувствах ее произошел решительный, хотя, быть может, и естественный поворот, и взоры обратились к человеку иного и по сравнению с ней неизмеримо низшего круга. Наперекор всему она страстно влюбилась в юношу вовсе не примечательной наружности, самого простого звания и более чем скромного положения в обществе; правда, он от природы был мягок и деликатен, приятен в обхождении и чист душою. Короче говоря, это был сын тамошнего псаломщика, и служил он помощником управляющего у отца молодой леди, графа Эвонского, рассчитывая, что со временем, ознакомившись с делом, он и сам сможет занять где-нибудь должность управляющего. Добавлю еще одно: леди Кэролайн — так звали дочь графа — было известно, что этот юноша давно уже беззаветно любим одной деревенской девушкой; да и сам он слегка за ней ухаживал, хотя больше на шутливый дружеский лад и не придавая тому значения. Возможно, что это обстоятельство еще в какой-то мере подогревало влюбленность молодой леди.