Рассказы

Ей хотелось, чтоб Клер застала ее спокойной и праздной, на лужайке, в шезлонге, готовой уютно, прелестно пробездельничать весь этот первый день встречи, но она не успела даже расставить гладиолусы в холле, а за окном уже гравий зашуршал под колесами. Она в ужасе оглядела хаос поломанных стеблей, красных сбитых цветков, мокрую газету на овальном столике. В общем-то, они с Джилиан этим летом управлялись с хозяйством еще до одиннадцати и нежились на пляже — для виду только прихватив с собой книжечки, — а то с легким сердцем сидели на крыльце, не торопясь штопать груды Робертовых носков; а сегодня, конечно, все пошло кувырком, хоть они позволили себе не по две, как всегда, а только по одной сигарете над остатками завтрака. В основном, конечно, это от волненья, ее трясло, как перед выходом на сцену. Ни двадцать лет счастливого брака, ни материнство, ни вдовство не отучили ее робко обожать Клер, неуклюже преклоняться перед ее тонкостью и обаянием. Рука сама потянулась поправить нижнюю юбку, пощупать заколку, а взгляд в зеркало, на шелушащийся от загара висок и неопрятно повисшую прядку, пегую от седины и солнца, вдруг вернул ее к той давней школьной форме мешком и простым перекрученным черным чулкам — будто снова она в Пэйнтоне, в спальне и прибирает платья и косметику, разметанные унесшейся вихрем сестрой, и снизу, с террасы летит ее стрекот и в ответ дружный хохот обожателей, папиных гардемаринов. Но вот память без всякой паузы обернулась явью, Клер вышла из машины, и те же, ничуть не изменясь с годами, звенели в ее голосе оживление и привычка покорять сердца. Всполошенная, красная, она бросилась на крыльцо ее встречать.

— Мэри, миленькая! — кричала Клер, тиская горячее, плотное тело сестры, потом отвела на отлет руку, не выпуская ее плеча, и разглядывала придирчиво, но нежно.

— Какой ужас, Мэри, ты раздобрела, — сказала она и, комически округлив глаза, повернулась к племяннице — И как только ей удалось, а? Так расплыться, когда человечество голодает?

— Это не от переедания и лени, — буркнула Джилиан чуть слышно. Ее ужасно злила тетка, еще больше злила собственная застенчивость. — Мама целые дни на ногах.

Клер изобразила улыбку, которая у нее назначалась для не вполне уловленных слухом реплик молодежи.

— Но здесь ты, по-моему, как раз на месте, а, Мэри? — И она засмеялась. — Я лично в жизни не видывала таких толстух, какие набились в Дидкоте. Одна кошмарная жирная старуха буквально нависла надо мной, прямо щекотала бородой, дышала на меня пивным духом. Вылитая тетя Ивлин.

— Ой, ну что ты, Клер! — ужаснулась Мэри. — От тети Ивлин никогда не пахло пивом.

— Уж лучше бы ты, миленький, не защищала всех этих мертвых старых уродов. Твоя бабка Ивлин, — это относилось уже к Джилиан, — была ужасающая святоша и портила жизнь всем, кто позволял, то есть тебе, Мэри, и сильно зажилась на свете. Да, ей бы умереть пораньше, Мэри. Помнишь, как она тебя замуж не пускала, чтоб было с кем в дурачка играть.

Мэри засмеялась счастливо, она всегда бывала безмерно благодарна сестре даже за косвенные похвалы.

— Ты, наверное, замучилась, Клер, — сказала она и тотчас устыдилась, что допустила некое несовершенство в таком изящном стройном создании с гладкой кожей и глубокими серыми глазами, очаровательном и в свои пятьдесят лет.

— Да, я последнее время страшно извелась с этим магазином, — отвечала Клер. — Доктор Редман даже чуточку встревожен, что я переутомилась и совершенно не сплю. — Но удовлетворясь метнувшимся в глазах сестры испугом, тут же добавила: — Благодаря тебе меня ждет дивный отдых, и давай не будем его отравлять такими разговорами.

— Ох, Клер! Благодаря мне! — выговорила Мэри сдавленно и торжественно. — Ну что ты такое говоришь! — Когда она сопоставляла жизнь Клер со своей собственной, ее всегда жег стыд, будто тут перевернуты вверх дном все понятия о справедливости. Рядом с рухнувшим браком Клер (эти жуткие женщины, и мерзости развода, — и бездомность, бесприютность, скитания по захудалым гостиницам, героические попытки поправить дела этим магазином) — собственное благополучие представлялось ей бессовестным, а вспоминая небольшие суммы, которые она от случая к случаю подбрасывала сестре, она мучилась от стыда.

— Господи, да мы целый месяц только о твоем приезде и говорили, ведь правда, Джилиан? — крикнула она.

Тут уж и Джилиан стало стыдно, что надулась при виде длинного желтого с подбитыми боками полотняного платья, из-за которого они с мамой сразу показались двумя пугалами; в конце концов, тетя Клер просто молодец, раз не падает духом во всех своих передрягах.

— Мама с Робертом целый месяц только и думали, как тебя встретить, — сказала она.

— Ну, а ты, Джилиан? — спросила Клер; она не могла потерпеть инакомыслия.

— О, Джилиан о себе не станет распространяться, от нее не дождешься, — сказала Мэри, — она от радости всегда немеет.

— Не в тебя пошла, получается? — засмеялась Клер и в царственном порыве расцеловала обеих. — Ах вы мои душеньки, — сказала она.