Рассказы

И вот прошлым летом, отдыхая в Женеве, мы узнали из газет, что его назначили кантональным судьей. Игнорировать подобную новость было негоже, мы послали Клаусу поздравление, и уже на следующий день он звонил нам в отель. А потом мы получили приглашение на ужин.

Боже, какой излучающий благоволение великан вышел нам навстречу! В нем чувствовалась стать, достойная Мафусаила. Как он раздался в высоту и ширину, бледный, исполненный важности, неторопливый. Взвешивающий каждое слово. Голос его звучал пронзительно, словно писк летучей мыши, но это очевидно профессиональная особенность всех кантональных судей, ведь им приходится выступать в пустых залах суда[1] — такова единственная швейцарская несообразность, про которую мне доводилось слышать, но, надо полагать, несообразность весьма серьезная.

Он познакомил нас со своей супругой, и мы отправились ужинать в самый-самый из всех женевских раззолоченных ресторанов, где меню было под стать швейцарцам: коротенькое, богатое (калориями) и предсказуемое до зевоты. Вино по вкусу очень напоминало наше белое сухое из Шонбургера, но упомянутое мною название сорта «Сент-Николас в Аше» вызвало у Клауса неопределенную полуулыбку, призванную замаскировать непонимание. Хотя, с другой стороны, чего было ждать, если прошло тридцать лет!

Конечно же, мы рассыпались в благодарностях, и круглолицая хохотушка-жена Клауса сказала, как они рады, что смогли доставить нам удовольствие. И прибавила, как мы, должно быть, рады, что смогли вырваться в Швейцарию: сбежать от английского климата и английской еды.

— Сама-то я у вас ни разу не была, — улыбнулась она, — но мне рассказывали. Из уст, как говорится, в уста.

Я заверила ее, что климат в наших краях отличается восхитительным разнообразием и совсем не похож на то, что ей наговорили. И еще я ждала, что Клаус скажет хоть полслова о еде. Смотрела на него и ждала.

Конечно же, минуло столько лет, но хоть что-то, хоть какой-то пустяк должен был шевельнуться в памяти, ведь должен же? Морские языки от Кэвеллов, божественный йоркширский пудинг, тарталетки, блинчик с кленовым сиропом, Сэлли Ланн, отменные сыры, нежащиеся в сиропе негритяночки? Хоть тень воспоминания должна была остаться в подкорке этого унылого рассудительного гурмана, где-то же прятался голодный мальчишка, получивший в дар один упоительный, сладостный английский день!

— Я потом там больше ни разу не был, — сказал Клаус. — Но об Англии кое-что помню. В Кенте росли такие прелестные маленькие сливы. Где я мог их видеть, Лиззи? В вашем саду? Да, такие красивые, темно-синие, и на вкус, кстати, просто прелесть. Но, по-моему, это не английский сорт. Откуда они? С Ближнего Востока? Да, из Дамаска.

Мертвые дети

Ежевичные кусты были, как всегда, в октябре: непролазные, с гирляндами серебристых, черных, фиолетовых и красных ягод. Ягод на ветвях оставалось полным-полно, но многие, подернувшись плесенью, висели готовые сорваться вниз, или уже усыпали дерн крохотными шиншилловыми комочками. С той поры, как она гуляла на этой пустоши с детьми, тогда еще совсем маленькими, чего только здесь не приключалось: и пожар бушевал, и трава на корню жухла от какой-то хвори, и даже ураган налетал, так что деревья валились направо-налево, словно сметенные с доски шахматные фигуры, и лежали, поверженные и униженные, бесстыже задрав к небу вывороченные пласты земли, облепившей корни.

Но ежевике все было нипочем, и она покрывалась и покрывалась новыми побегами на радость новым поколениям сборщиков, блуждающих в зарослях с полиэтиленовыми пакетами и лиловыми от сока ладонями. Детские одежки так изменились, какие-то комбинезоны, джинсы, неуклюжая спортивная обувь, не разберешь, мальчик перед тобой или девочка. Ее дети были в платьицах и шортиках, в сандаликах и белых носочках. Давно. Тридцать пять лет назад.

С годами Алисон Эйвори подсохла, чуть одряхлела, походка замедлилась, но чувствовала себя прежней, в чем-то даже легче и счастливее, потому что жить стала свободнее. Незачем было собирать ежевику, незачем торопиться домой к мужу, потому что мужа уже не было, и в отсутствии этих отвлекающих факторов она в свои восемьдесят два могла по-настоящему быть самой собой.

Ежевика, слыханное ли дело! Дома и без ежевики хватает беспорядка. В подарок ее не сваришь: друзья-знакомые в таком возрасте, что варенье предпочитают без зернышек. Тазы для варки давно были розданы по детям, внукам и благотворительным организациям. В пору самой получать сваренное кем-то варенье — или, как теперь говорят, конфитюр. Миссис Эйвори всегда с содроганием ждала, что придет день, когда и ей начнут дарить маленькие разноцветные баночки.