Рассказы

— Твоему поведению может быть лишь одно разумное объяснение, — подыскивал доводы редактор. — Даже при самом снисходительном подходе — а должен сказать, что к тебе лично я очень расположен, во всяком случае, намерения, я считаю, у тебя добрые, — видно, что ты бросаешь вызов принципам социалистического реализма, к тому же в твоих рассказах обнаруживается опасная предрасположенность — пожалуй, надо бы выразиться и посильнее, — к антисоветчине. Допускаю, что ты и сам этого не осознаешь: рассказ, как известно, часто ведет писателя за собой. Но я редактор, и мне положено замечать такие вещи. Я знаю, Толя, мы ведь с тобой много разговаривали, что ты искренне веришь в социализм, и не стану обвинять тебя в клевете на социалистический строй, но другие, другие могут обвинить. Вернее, как пить дать обвинят. Если бы кому-нибудь из редколлегии «Октября» довелось прочесть твои рассказы, это бы вышло тебе боком. У тебя, на мой взгляд, отсутствует инстинкт самосохранения, и, что еще хуже, ты — а это уж и вовсе низость — дошел до того, что готов потянуть за собой людей сторонних. Если бы я написал такие рассказы, будь уверен, я бы тебе никогда их не принес. Мой тебе совет — уничтожь их, пока они не уничтожили тебя.

Он жадно осушил стоявший на столе стакан с водой.

— Не дождешься, — взорвался писатель. — Я хоть мои рассказы и не схожи ни по манере, ни по темам, пишу в том же духе, что и первые советские писатели, — в духе послереволюционного подъема.

— Полагаю, тебе известно, что стало с писателями, переживавшими в те годы такой подъем?

Писатель вылупил на него глаза.

— Ладно, в таком случае, что ты скажешь о других моих рассказах, где речь идет не о евреях? Кое-какие из них написаны о русской жизни, о русском быте. Я-то надеялся, что ты рекомендуешь один-два в «Новый мир» или в «Юность». Это же вполне безобидные зарисовки, к тому же хорошо написанные.

— Уж не тот ли рассказ про двух проституток ты имеешь в виду? — спросил редактор. — В нем подспудно критикуется наше общественное устройство, мало того, он к тому же чрезмерно натуралистичен.

— Проститутки — тоже часть общества.

— Пусть так, но рекомендовать его для публикации я не могу. И вот что я тебе скажу, Толя: если ты рассчитываешь, что мы и в дальнейшем будем заказывать тебе переводы, ни минуты не медля, избавься от этой рукописи, иначе неприятности, как тебе, так и твоей семье, обеспечены, не говоря уж об издательстве, которое постоянно и щедро снабжало тебя работой.

— Виктор Александрович, не ты же написал эти рассказы — тебе-то чего бояться, — уязвил его писатель.

— Я, Анатолий Борисович, не трус — ты ведь на это намекал, — но если я стою на рельсах, и на меня на всех парах мчит паровоз, знаю, куда отпрыгнуть.

Писатель поспешно собрал рассказы, сунул их в портфель и поехал домой на автобусе. Жена его еще не пришла с работы. Он вынул рассказы из портфеля, прочел один и — страница за страницей — сжег его в кухонной раковине.

Десятилетний сын, вернувшись из школы, спросил:

— Папа, что ты жжешь в раковине? Нашел тоже место.

— Талант свой жгу, — сказал писатель. И еще сказал: — И суть свою, и наследие предков своих.

А что, если они поженятся Акт пьесы Пер. Л. Беспалова

Борис Фейер, хворый актер на покое, старается воздействовать на свою дочь Адель: хочет, чтобы она выбрала мужа ему по вкусу. У Адели есть жених, Леон Зингер, молодой парень из Ньюарка, владелец магазина спортивных товаров. Фейер предпочитает Бена Гликмана, бедного начинающего писателя, живущего в одном с ними многоквартирном доме неподалеку от Второй авеню на Манхэттене; Гликман, как ему кажется, разделяет его взгляды на жизнь. Во всяком случае, Фейеру он нравится. Флоренс Фейер, жена актера, — в прошлом актриса, ныне косметичка, тоже много чего повидала, и у нее своя жизненная позиция, — всецело за Леона. Жаркий день, середина августа; Леон приехал из Нью-Джерси, чтобы сделать Адель сюрприз: когда она придет с работы, повести ее обедать в ресторан.

Занавес поднимается: Леон, в ожидании Адели, играет в карты с Фейером. Из-за жары дверь в квартиру распахнута, по коридору время от времени снуют люди.

Леон (невозмутимо). Рами. Я выиграл (откладывает карты, подбивает итог).