Рассказы

— Не долго. Через две недели призвали его в армию — война-то еще продолжалась. Уходя, он спросил: «Будешь ждать?» Я ответила: «Буду, пока буду тебе нужна». — «Ты мне вечно будешь нужна». — «Ну, значит, вечно буду ждать». В армии служил он сначала, как все, солдатом, а потом работал по специальности, одно время был даже начальником фотолаборатории при каком-то штабе. Я в этом ничего не понимаю, не знаю, зачем там фотолаборатории, но он с этим штабом дошел до Вены и потом служил в Вене. И письма писал аккуратно и все просил ждать, и я, конечно, ждала.

4

Болит?

Что ты морщишься? У меня болит, не у тебя!

Может, сестру позвать? Пускай опять укол сделает.

— К черту укол. Пусть уж режут поскорей.

— Сейчас, наверно, придут.

— К черту их всех! Ну, как там твой фотограф? Как ты его ждала?

— Как все. Жить надо, поступила на работу. Тут, скажу, повезло мне на всю жизнь. Попала я в стройуправление при исполкоме, город лежал в развалинах, работа только-только начиналась, специалистов не было.

— А у тебя какое образование?

— Никакого. Семь классов. А тут нужно чертежи копировать. И одна наша инженерша, спасибо ей, стала меня учить. Она очень хорошо ко мне относилась — мой в одной дивизии с ее мужем служил, мы все спрашивали друг дружку: «Получила письмо? Ну, что пишет?» Она говорила, что я толковая, и действительно, скоро я уже любой чертеж могла прочесть. И так это мне пригодилось, так пригодилось, потом куда судьба ни бросит, а опытная чертежница всюду нужна. Я уже техник-конструктор считаюсь.

— У меня тоже диплома нет.

— Да ведь вы инженер!

— Какой я инженер. По должности. Практик. Сорок лет строю, вот и инженер.

— Ведь вы такой большой инженер и начальник!

— Не вы, а ты.

— Хорошо. Ты.

— Я все строительные профессии прошел, прежде чем инженером стал. Я до войны и дома строил, и шахты. Во время войны командиром саперного батальона был, а не фотографом. Пятнадцать лет назад впервые арык увидал, а теперь каналы строю, пустыни орошаю. Строил и учился, вот мы как. Конечно, мне всегда мешало, что у меня настоящего образования нет… А все же я не жалею, что всю жизнь строил. Построил и — стоит, можешь прийти посмотреть, потрогать. Это тебе не фотографии снимать!..

— Болит?

— Черт с ним!.. Я говорю, строить — это не то, что фотографии снимать!

— Конечно. А все-таки и фотографии можно снимать по-разному. Можно очень хорошо снимать.

— Черт с ними, с фотографиями. Я знаю, ты отличная копировщица, я твои кальки видел. Вернусь на работу, возьму тебя к себе.

— Посмотрим, как оно будет…

— Что — посмотрим? Не хочешь со мной работать?

— Нет, отчего же, хочу.

— Не веришь, что я вернусь на работу?

— Ну, вот еще! Конечно, вернетесь!

— Я сам не верю… Так приехал к тебе твои фотограф?

— Приехал. Я с дочкой на руках встретила его на вокзале.

— Уже и дочка была?

— Уже и дочка.

— Ну, как он?

— Отлично. Пополнел, румяный, весь в ремнях. Идет — ремни скрипят.

— Не забыл тебя?

— Не забыл, но стал разговаривать важно так, свысока. Его сразу на прежнюю должность в газету приняли. Но теперь ему казалось, что этого мало. Теперь ему хотелось свои снимки в центральных газетах печатать. Каждый день у него новый план был. То мечтал свою фотовыставку устроить и повезти по большим городам, то художественные открытки издавать, то поехать в Москву на кинооператора учиться, то открыть большое фотоателье. Но не пришлось этим мечтам сбыться.

— Что же помешало?

— А то, что за ним тень ползла.

— Тень?

— Знаете, как бывало: ползет за человеком тень, и, куда бы он ни пошел, она за ним, и все дело портит.

— Какая ж тень?

— А неизвестно. Слушок, что ли. Кто-то кому-то что-то сказал, а что, кто, кому — неизвестно. И живет человек под тенью, как заколдованный. Что затеет — сначала как будто все за, никто не против, а потом по неведомым причинам ничего не получается. Началось с того, что из газеты его уволили. За что? Почему? Вы, говорят, тут ни при чем, просто должность ваша упраздняется. А через три недели на этой же должности уже другой работник сидел.

— Знакомое дело. Тот и распустил, который хотел на его место сесть.

— Может, так, а может, и не так. Слишком уж густая тень была. Обещали дать направленно в Москву — учиться, и не дали. В фотоателье не приняли: нет, мол, свободных мест. Хотел он выставку своих снимков устроить — завклубом не разрешил. Даже руководителем фотокружка его не утвердили. Опять он похудел, как тогда, в деревне, глаза затравленные, свысока со мной больше не разговаривает, а напротив, робко так, и все ко мне и дочке лепится. Руки опустил, ни во что уже не верит, за ворота его не выгонишь. И так мне его жалко было…

— А жил на твой счет?