Рассказы

А чаевые составляют весомую прибавку к окладу. Особенно у кого есть постоянные состоятельные поклонники. Как Виктор Михайлович. В месяц — неплохо выходит. Мама со Светкой не только что не голодают — матери и на лекарства хватает, и Светке порой конфеток каких-никаких купишь. Да и сама не голая. Хотя вот теплое пальто пора уже носить, прав Виктор Михайлович, но вот сейчас денег нет на него. В конце месяца служебное жалование дадут — в начале декабря будем уже в новом пальто на площади стоять! Она вспомнила, как позапрошлым летом вдруг безумно захотела купить себе скейт. У нее тогда кое-какие трюки посложней стали получаться, джампершей себя почувствовала, скейт захотелось — прям ужасно! Да… Все накопленные денежки достала, у Наташки еще заняла и купила колесное средство — матери кресло-каталку. Давно мать болела, с тех пор как застудилась зимой, копая котлован этот проклятый. Потом, как отец погиб — сдала сильно. А в то лето уже и вовсе ноги отнялись. Все, хана, ходить не может. Встанет, не встанет — никому не известно. А так хоть по квартире перемещается нормально, а в свободные дни Ольга ее и по улице катает. Благо, дома-то первый этаж! Это, конечно, счастье. Лифт отключили когда Светке еще годик был. А без него коляску с матерью по лестнице не потаскаешь. Кислый даже в этом деле участвовал. Собственно, коляску вместе покупали. И денег добавил даже. Где взял, непонятно. Украл, небось. И обратно не берет. «Легко достались — легко расстались», — говорит.

Если ночью смотреть из окна служебной квартиры на улицу Первых Побед, если свет в квартире горит, то на улице не видать ни черта! Фонари, какие работают, горят так тускло, что их толком и не видно. Зато надо площадью зарево. Зимой коммунисты разводят костров еще больше — греются. И пьют больше. Ольга надевает пальто, подходит к висящему на стенке тряпичному зверю с разными лапами, смотрит в глаза-пуговицы. Выключает свет, запирает квартиру и спускается по лестнице. Смешно — квартира запирается только из-за этого зайчика. Больше там ничего ценного нет.

Новое пальто — великое дело. Но морозец что-то в этом году такой ударил в начале декабря, что все равно холодно. Придется у Яузы опять спирта попросить.

Пальто — исключительно благодаря Виктору Михайловичу. Всегда чаевые давал щедро а последние три раза — вдвое больше обычного! Ольга даже робко попыталась отказаться, но Виктор Михайлович был настойчив. Да не сильно Ольга-то и возражала. Нужны были деньги, нужны, что говорить! Но и странноват стал Виктор Михайлович в то же время. Вроде и вежливый, как обычно, обходительный, денег целую кучу надавал, но разговаривает вроде как будто суховато и смотрит… Ну, кажется, как-то не так… Будто Ольга перед ним виновата в чем-то. В прошлый раз даже не выдержала, опять сказала: «Виктор Михайлович, да что вы, право, не стою я таких денег!» «Ты, — говорит, — Оля, гораздо дороже стоишь. Только, — говорит, — прошу тебя: будь осторожна. Не хотелось бы, чтоб ты совершила ошибку, о которой потом придется жалеть!» А вот к чему он это? А потом в постели набросился на нее как юноша двадцатилетний. Хотя ему уж полтинник, наверное, стукнул. Но мужчина спортивный, держится в форме. Им там всем так положено, наверное. Безопасник он, это ясно. Да он и не скрывает особо. Хотя и не афиширует. Так, обмолвился как-то раз. Когда духи дарил. «У нас, — говорит, — на Дзержинского, в конторе, бывает, дефицит всякий продают. Вот, подарочек тебе…» Нет, ей-богу, странный какой-то стал. Может, догадывается? Он же, типа, оттуда… Ну так а хоть бы и догадывался. Ему-то что? А закладывать меня зачем ему? Ему ведь со мной нравится.

Сик-стринг в этот раз ревел громче обычного, и вообще, обстановочка на площади была накалена. Слышался частый стук топоров о спинки лавочек. Яуза, несмотря на начало ночи, был уже здорово пьян. Увидев Ольгу еще издалека, заорал:

— Скажи своему Кислому пидору, что он труп, поняла!

— Не поняла, — спокойно ответила Ольга. — Как я погляжу, вы уже весь свой спирт выпили, да? Бедной девушке согреться ничего не осталось?

— На! Пей, не обляпайся! — Яуза, покачнувшись, протянул Ольге бутыль.

— А что случилось-то?

— У своего джампера сраного спроси, что случилось! Видишь — Неглинку подстрелили?

Неглинка считался вождем клана, в котором состоял Яуза. Здоровенный парнище, лет двадцати пяти, служил на китайском фронте. Вроде бы, до армии был цивильный, работал где-то на заводе, хотел в институт поступать, потом призвали. Отслужил три года, как положено, воевал, пришел без единой царапины, вернулся на завод, а через месяц — запил по черному. И понеслось — работу бросил, стал на площади по ночам бывать, ирокез себе сделал коммунистический… Ну и, в общем, стал коммунистом. И как-то быстро авторитет приобрел. В вожди выбился. И бухать стал как-то поменьше. А что — боец сильный, отчаянный, да и не дурак, фронтовик, опять же, коммунисты таких уважают.