Рассказы

Любил Прокоп свой дом. Да и как не любить, коли дом с домовым, почитай, единое целое. Хоть и старенький уже домик, еще до революции возвели, а все одно - не желает душа другого, да и все тут. Стены-то сменить нелегко, не у всякого выходит… Иной домовой и вовсе такого не переживет - помрет, вот и вся недолга.

Но Прокоп сменял жилище уже неоднократно. Да и как иначе, если в том годе старик отпраздновал юбилей? Полторы тысячи лет уже Прокоп по земле ковыляет, за печкой ютится, по трубе стучит. Он - старая дружина, теперь таких уже не водится, забыла молодежь свои корни, забыла…

А вот он, Прокоп, не таков! Он не кто-нибудь - он господар, настоящая элита среди домовых! На Руси таких уж почти не осталось - в Сибири кой-где, у карелов есть, да, говорят, в Белоруссии еще бродит парочка.

И один здесь - в Самаре.

Ох, и красива же ты, Самара у Волги! Какое суденышко ни пройдет мимо - так залюбуется. Да есть ли другой такой город на свете? Конечно, Прокоп уже лет триста сидел на одном месте безвылазно, но верил - нет. Его город, его Самара. Хоть и побыла семьдесят лет Куйбышевым, а все одно - вернули законное название, никуда не делись. Да и то сказать - где это видано, такой город, да вдруг в честь кого-то там называть! Уж если давать городу имя человечье - так уж того, кто этот город построил. Вот это по справедливости. Иван Великий Самару заложил - а никакой не Куйбышев.

А только нелегко жить стало в последнее время. Оно и раньше-то медом не было, но теперь совсем уж ни в какие ворота… Он-то, Прокоп, в город давно приехал - еще когда и не было никакого города, а была крепостица. От басурман обороняться, границу стеречь. Граница русская тогда как раз здесь и пролегала - а уж батюшка Иван Васильевич ее раздвинул, далеко раздвинул…

До сих пор вспоминается. Ехали тогда люди в Самару - на поселение ехали, с разных мест. И была среди них бабушка старая - с пустым возом. Смеялись над ней - куда, мол, болезная, тащишься, тебе на погост давно пора… Да еще телегу пустую везет зачем-то - али извозом заниматься надумала? А старушка помалкивала, да посмеивалась потихоньку. Народу-то на той телеге было столько, что аж на ободьях висли - только не видели их люди. Никто не видел, окромя той старушенции. Ну, она, ясное дело, ведьмачкой была, тогда еще оставались… настоящие.

А теперь почти никого…

Много лет прошло. Но вот уже больше века Прокоп живет здесь - в старом-престаром двухэтажном доме. Даже удобства во дворе - такой старый дом. До революции тут купчина один жил - не то чтобы такой уж богач, но мужик небедный. Потом красные пришли, купчине под зад коленом дали, дом отобрали. Первые годы тут какую-то голытьбу поселили - временно. Потом их по квартиркам разогнали, а в дом нэпман въехал - лавку бакалейную открыл. Пробыл сколько-то времени, да и исчез - тоже под зад коленом дали, как и купчине. А на его место новый владелец подселился - директор гастронома. Тоже купец, если по справедливости смотреть…

Потом война приключилась - в городе тесно стало, беженцев понаехало со всех концов. Куйбышев в те годы чуть ли не второй столицей был… Ну, Прокопу-то эта людская возня неинтересна - им, домовым, на любую войну чихать с крыши.

Печка цела - больше ничего и не надо.

А потом в дом новый хозяин въехал - и снова ведь купчина! Теперь уже из новых - пузатый такой, с цепью золотой на шее. Лет десять прожил… и исчез. Посадили, говорят. Куда, за что, почему - Прокоп не интересовался. Кого они волнуют, люди? Под ногами не путаются, жить не мешают - и ладно.

Что поделаешь, недолюбливает Прокоп людей. Огромные, громоздкие, неуклюжие и глупые-преглупые. Да еще со зрением беда - домовых в упор не замечают. Домовые людей видят, а люди домовых - никогда. Прокоп перед хозяевами, бывало, чуть ли не гопака отплясывал - смотрят, но не видят. Домового ведь только боковым зрением увидать можно, да и то не всегда. Ну, или если он сам этого захочет - но зачем ему этого хотеть, спрашивается? Это раньше домовые, бывало, показывались иногда, а теперь… ни к чему это, баловство одно. Молодежь еще иногда, бывает, шалит, хулиганит - люди этих мальцов «полтергейстом» прозвали, «шумливым духом».

Ну, все мы когда-то были детьми…

Оно, конечно, как раз дети-то домовых и видят. Совсем еще маленькие - младенцы. Если младенец смеется или плачет невесть с чего - точно домовой ему или козу состроил или рожу страшную скорчил. Ну а потом они подрастают и глаза приучаются отсеивать «то, чего не бывает». А домовым только того и надо.

Еще пьяные домовых порой замечают. И те, кто травки всякие нехорошие курит, да зелья поганые через иголки впрыскивает. А только кто ж им поверит-то? Они сами своим глазам не верят - примерещилось что-то, и все тут. Да и нечасто такое бывает - глаза нужно так залить, чтоб вообще никаких больше мыслей не осталось.