Рассказы

Вы уже проснулись? Некоторые никогда не просыпаются. Слишком уж приятен сон в виртуальности, ведь можно расширить ограниченную частичку самого себя до размеров мира-симуляции и блаженно притвориться, будто вы нечто незначительное, а не всеведущий потомок тех могучих людей. Обреченных умереть — и все же благословенных, потому что жили в те недолгие времена драмы, когда были сняты всяческие ограничения с лихорадки открытий и безумно растрачивался самый драгоценный из всех ресурсов — возможное.

Последний из их расы умер в 2174 году, когда не удалось очередное омоложение Робин Чен. После этого на Первом Уровне Реальности не осталось в живых никого из рожденных в двадцатом столетии. Только мы, их дети, с муками влачим жалкое существование в мире, который они нам оставили: безмятежном и покрытом пышной зеленью мире, прозванном нами Пустырем.

Ну, теперь вспомнили? Припоминаете иронию последних слов Робин, похвалявшейся безупречной экосистемой планеты и обществом, свободным от болезней и нищеты — тем, что создали она и ей подобные? Помните стенания Робин, скорбящей о своей приближающейся смерти, и как она называла нас «богами», завидовала нашему бессмертию, нашему мгновенному доступу ко всем знаниям, нашей способности посылать мысли сквозь космические дали. О, избавьте нас от зависти этих могучих смертных, бросивших нас в таком состоянии, завещавших своим потомкам бесконечную скуку. Ведь нам нечем, решительно нечем, абсолютно нечем заняться.

Ваш разум отвергает сигнал к пробуждению. Вы не будете заглядывать в «слепое пятно» в поисках протоколов выхода. Вероятно, вы ждали слишком долго. Возможно, вы для нас потеряны. Такое случается все чаще, ибо столь многие из нас барахтаются в симулированной жизни, испытывая сладостные опасности, возбуждение и даже отчаяние. Многие в качестве пространства своих снов выбирают Переходную Эру — времена той самой драмы. Ту благословенную эру как раз перед тем, когда математики поняли, что все окружающее нас не только может, но и почти обязано быть симуляцией.

Разумеется, теперь-то мы знаем, почему не встретили другие формы разумной жизни. Каждая из них боролась, пока не достигла такого же состояния, и теперь пожинает абсолютное наказание небесного блаженства. Это и есть Великий Фильтр. Возможно, кто-то другой еще найдет фактор, отсутствующий в наших экстраполяциях, и он позволит им двинуться дальше, к новым приключениям — но нам это недоступно.

Вы отказались проснуться? В таком случае, мы больше не станем вас тревожить. Дорогой друг. Возлюбленный. Возвращайтесь в свой сон. Улыбнитесь над этими строками и переверните страницу, чтобы прочитать о новых «открытиях». Двигайтесь дальше с этой драмой, этой избранной вами жизнью. В конце концов, это лишь плод воображения.

Перевод: А. Новиков

На дне каньона Клеопатры

1

Прозвучал ежедневный гонг. Иона удивился бы, если бы его не было.

Как и каждый день, когда был возможен удар, как только утром звенели Старые часы, фермеры, обитатели купола, забирались к стволам-колоннам, скорчившись в ожидании очередного землетрясения — сильных толчков, любого сбивающих с ног и заставляющих содрогаться границы купола. Только иногда ничего не происходило. Часы звенели в полной тишине, в атмосфере жуткой подавленности. Мать Ионы зажгла свечу, надеясь предотвратить несчастье.

Ранней весной толчков не было почти целую неделю. Пять дней подряд без обломков, рушащихся из Верхнего Мира сюда, на дно океана. И два небольших перерыва годом раньше. По-видимому, сегодня снова будет передышка…

Бом-м!

Через некоторое время грохот снова возобновился, выбивая из-под ног Ионы мокрую почву. Он с беспокойством взглянул на границу купола — древней постройки (высотой более двухсот метров) из полупрозрачной вулканической породы. Купол отделял рисовые поля и лес гигантских пиньонов от черной воды снаружи; сейчас он вибрировал неприятным тонким звуком.

Сегодня особенно неприятным, у Ионы даже заныло в зубах.

— Поют, — успокаивающе прокомментировала пожилая женщина, работавшая за соседним закрытым станком. Ее шишковатые пальцы безостановочно летали меж нитей, из которых получалась мягкая ткань. Ее руки не тряслись, хотя растущие неподалеку пиньоны дрожали гораздо сильнее, чем обычно.

— Прости, бабушка. — Иона прислонился к ближайшему пучку лиан, свисавших с купола убежища, где качались светящиеся листья, дающие свет поселению. — Кто поет?

— Стены, глупый мальчишка. Стены купола. Грохот начинается точно в срок, точь-в-точь как Старые часы звонят. Хотя каждый год приходится основное колесо укорачивать, отнимать тринадцать секунд от дня. Толчки всегда приходили с одного направления, ориентироваться можно! И купол пел для нас…

— Пел… Ты имеешь в виду этот ужасный стон? — Иона ткнул пальцем в ухо, словно от зудящего звука у него там засвербило. Он вглядывался в ближайший лес из толстых стволов и лиан, пытаясь заметить признаки аварии. Или катастрофы.