Рассказы

— Он все равно дырявый был. Чего «ы-ы»?

— Это у него там было… сзади, — Нюрка потрогала свой затылок. — А теперь тут… на лице.

Ну чего с ней разговаривать? Живое от неживого отличить не может. Володя лег на спину и стал рассматривать ветки яблони над головой.

На другой день, когда он посмотрел на пугало, ему и самому показалось, что это лицо. И дыра. Нехорошо. И все пугало как-то поникло, стало печальным. Конечно, это оттого, что нету ветра, и вообще это ерунда. А все-таки…

Нюрка пришла и села, как всегда, на траву, на свое место. Володя старался на нее не смотреть, но вдруг она прокукарекала молодым петушком.

— Как это ты?

Она показала тонкую травинку, натянутую между большими пальцами:

— Дуй, и все.

Володя попробовал, и у него получился хрипловатый свист. Потом они кукарекали с Нюркой наперегонки.

На следующее утро Володя слушал петуха. Петух кричал зычно, раскатисто. Так из травинки не выдуешь. А молодые петушки — другое дело. Володя лег в траву и наблюдал. Петушок сначала удивленно поворачивал голову, как будто прислушивался, потом, дернув шеей, хрипло выкрикивал: «ы-ку-ку-у!» Володя стал выдувать так же. Из тонкой и туго натянутой травы получался высокий и резкий звук, из травы потолще — низкий. Если натянуть слабее, голос дрожал, был хриплым. Скоро Володя так приладился, что петушки ему стали откликаться.

Потом Володя лежал и слушал чириканье какой-то птички. Пела она так себе, ничего особенного, и всего-то знала три коленца, но как старательно их повторяла, как ласково. Она давно, наверно, жила в том конце сада и пела все время, только Володя раньше не замечал.

Пришла Нюрка с большим — целое решето — подсолнухом, но семечки в нем были мягкие, молочные.

— Принеси лучше грушовки.

Она нашла под яблоней два розовых паданца.

— Да не эти, вон те.

— Это не грушовка. Анисовка.

Володя усмехнулся: еще разбирается.

— А вот это? — показал на зеленые, большие яблоки над головой.

— Апорт. Ки-ислые. — Нюрка сморщила нос.

— А это?

— Медовка.

— Откуда ты знаешь?

Она застенчиво пожала худыми плечами и отвернулась.

— А про Гадкого утенка ты знаешь? Нет. Ну садись.

Володя начал рассказывать негромко и неторопливо. Так для Нюрки будет лучше. То он шипел гусаком или сердито булькал индюшкой, то пищал слабым голосом утенка. Говорил, говорил, потом остановился и глянул на Нюрку. Она чуть подалась к нему, приоткрыла губы и была неподвижной.

— Ты чего? — удивился Володя. — Да ты не расстраивайся.

И он опять зашипел, загоготал и, вытянув руку, как длинную птичью шею, стал сердито и сильно долбать пальцами, сжатыми щепотью. Бедный Гадкий утенок метался туда и сюда, но жесткий клюв настигал его в траве, возле дерева и у самой Нюркиной коленки. Володя шипел, гоготал и, подняв еще выше свою руку, хотел щипнуть край линялого Нюркиного платья, но Нюрка вдруг оттолкнула его и, втянув голову в плечи, пригнулась к траве и прикрыла то самое место, куда направлялся железный клюв.

— Не дам, не дам, ы-ы-ы! — выкрикнула она, не поднимая головы с земли и защищая собой одинокого Гадкого утенка.

Володя остановился:

— Ну вот. Здравствуйте!

Нюрка затихла и, уже стесняясь, поднялась.

— Чудачка ты, — сказал Володя и снял соломинку с ее мокрой щеки. Потом он накрыл голову подсолнухом, как шляпой, и поклонился Нюрке. Она не засмеялась.

— Да ну тебя. Слушай дальше.

— О-ой! — радостно протянула Нюрка, когда появился прекрасный лебедь. И вздохнула. Потом сидела и улыбалась. Ничего не спрашивала, только теребила в руках траву-метелочку.

Иногда Володя читал про себя или насвистывал, или думал о чем-нибудь. Нюрка ему не мешала. Дни летом долгие-долгие, особенно, если нельзя бегать и приходится сидеть возле дома в этом саду-огороде. Нюрка научила Володю различать всю ботву на грядках, даже петрушку от сельдерюшки.

Володя каждое лето приезжал в деревню и сад свой знал хорошо. Но только всегда это были просто ряды яблонь. А теперь: вот старая, как бабушка, медовка с желтыми, душистыми яблочками, вот стройная грушовка, яблоки нежные, продолговатые, как сережки у молодой хозяйки. А рядом апорт, статный молодец, ствол высокий, ветви сильные, с тяжелыми плодами. Все они стали, как добрые знакомые, с которыми можно поздороваться.

Нюрка сегодня что-то не приходила, и стало тоскливо. Вот тебе раз! Немудреная такая девчонка, семи годов ей нету, и молчит все больше, стесняется. А без нее скучно. Она умеет слушать тихо-тихо, даже то, что уже знает, она умеет удивляться тому, чему никто не удивляется. Она умеет и смотреть. Долго, внимательно, и как Володя плетет плетку-семихвостку, и как ползет по сучку зеленая гусеница. Ей все интересно. И с ней интересно.

Нюрка, приходи!

Николка в затруднении

Сначала Николка совсем приуныл. Неужели сюда никто не приедет? Из ребят, конечно. Так и пробудешь с этой бестолкухой. Все она путает или забывает. И белобрысая тоже. Вчера прибежала, хлоп-хлоп глазами:

— Наша Топка ощенилась!

У Николки что-то прыгнуло в груди. На всякий случай он сказал:

— Врешь. Он и не думал. Он — пес.

— Ощенилась. Я сама видела. Я подошла…

— Видела?

— Видела. Я же подошла…