Рассказы

Альбер Пинселе пододвинул к ним поближе свой стул, и разговор продолжался весело и непринужденно, так что они даже позабыли, что пора идти на обед. Матрикул четырнадцать рассказал о своих неприятностях и узнал, что молодую женщину зовут Иоланда Венсан, что родители ее умерли и что Фостен Вантр спас ее в ту минуту, когда она собиралась броситься в Сену. У нее было приятное, немного продолговатое бледное лицо с сине-зелеными глазами, взгляд которых странным образом вас освежал.

– Я уже собиралась прыгнуть. Мне было страшно. И вдруг кто-то схватил меня за плечо.

– Слава Богу! – вздохнул Альбер Пинселе.

– Вы очень любезны.

– Да нет же, я эгоист!

Мимо них прошли два испытателя в таких же коричневых больничных халатах, как и у него.

– Номер семь сегодня «подозрителен», – заметила Иоланда. – А двенадцатый сегодня последний день «холерик, но в глубине души добрый малый».

94 Анри Труайя Подопытные кролики – Жизнь здесь, очевидно, печальна! – вздохнул Альбер Пинселе.

– Не надо так думать, – сказала мамочка. – У нас здесь очень сплоченный, дружеский кружок. . . Вот увидите, когда подольше поживете среди нас. . .

– Я здесь надолго, – сказал Альбер Пинселе.

И он взглянул на Иоланду с видом монгольского завоевателя, а она скромно опустила глаза.

После обеда Отто Дюпон пригласил все парные номера для демонстрации моделей.

В большом зале с оббитыми богатой тканью сиденьями устроили эстраду, снабдив ее рампой и микрофоном на стояке. Клиенты сидели в тени. Фостен Вантр, стоя на сцене, оглашал характеристики каждого матрикула, а затем зрители задавали вопросы представленному. Политический деятель, заказавший характер Альбера Пинселе, маленький, плотный господин, с колеей, поросшей рыжими волосами, и маленькими свиными глазками, был в восторге от модели.

– Вы уверены, что такого же результата добьетесь и со мной, – спросил он у профессора.

– Абсолютно уверен. Мы немного приспособим сыворотку к вашему контексту, но вы можете рассчитывать на полное подобие.

– Великолепно! Великолепно! А скажите-ка, матрикул четырнадцать, вы никогда не сомневаетесь в правильности своего решения?

– Никогда! – ответил Альбер Пинселе.

– А если бы партийная дисциплина запрещала вам высказываться искренне?..

– Я бы все же высказался.

– Ай! Ай! Ай! Ну а если это чревато?..

– Я бы перешел в другую партию. Я бы, в конце концов, создал свою!

– Хорошо! Хорошо! А. . . если бы вы узнали, что жена вам неверна? Это только предположение. . .

– Я бы ее вышвырнул из дому.

– Хорошо! Знаете, здесь придется подправить, – вздохнул толстяк, поворачиваясь к Отто Дюпону, – Как прикажете. Но учтите, что при применении вы всегда можете попросить о дополнительных изменениях.

Альбер Пинселе покинул сцену под ропот одобрения. Какая-то дама, сидящая в глубине зала, даже зааплодировала и закричала:

– Браво!

За кулисами несколько коллег его сдержанно поздравили:

– Вы понравились.

– Но не стоит так стараться.

– Заметьте, что этот характер значительно украшает. А что бы вы запели, если бы у вас был другой!

Альберу Пинселе стало противно от этой профессиональной зависти и комедиантства. Он вернулся в сад. Иоланда ждала его на старом месте. Но на этот раз она была одна.

– Наконец! Я нашел вас, – вскричал он. – Я хочу поговорить с вами после этого смешного сеанса. Люди завистливы и злы.

– Это из-за вашего успеха, – сказала она.

– Думаю, что так.

Она молитвенно сложила руки, и взгляд ее засветился преданностью и обожанием:

– Я горжусь вами. Расскажите, как все происходило.

Он сел рядом с ней и, рассказывая, следил за ее лицом. Она была красива той трогательной, очаровательно-уязвимой красотой, которая требует защиты. А Альберу Пинселе не терпелось защитить кого-нибудь. Он чувствовал себя более сильным, более стойким, трогательно заботливым рядом с этой беззащитной девушкой. Он был хозяином положения. Он положил руку на колено Иоланды. Она вздрогнула и опустила голову.

В последующие дни он сладостно боролся с мыслью о своей любви. И совсем не потому, что влюбленным быть неприятно. А потому, что он считал необходимым сначала разобраться в собственных чувствах. Вскоре он заметил, что все его сомнения разлетаются в прах при встрече с Иоландой. Он думал о ней, мечтал о ней, представлял себе сладостные, полные нежности сцены, которые больше истощали его, чем если бы она ласкала его на самом деле.

В воскресенье вечером, за несколько минут до отбоя он поцеловал ее в губы. Она не сопротивлялась, только тихонько застонала, как животное. Было уже так темно, что он с трудом различал ее лицо. Опьянев от счастья, он сориентировал свой поцелуй по слабому аромату ананаса, исходившему от душистого ротика, полураскрытого на уровне его рта.

На следующий день он встретил Иоланду только в пять часов вечера. Она решительно шла по аллейке, которую они избрали для свиданий. Он подошел к ней и взял ее за руку. Но она резко отстранилась и засмеялась.

– Что с вами? – спросил он.

– Со мной? Ничего.

Он внимательно пригляделся к ней. Что-то изменилось. Она смело встретила его взгляд.