Рассказы

Дела там шли скверно: одни страдали морской болезнью и лежали без движения, подобные трупам; другие совсем потеряли голову от страха и кричали, что у них пропадает молоко. Среди этой неразберихи я отыскал кормилицу: бледная как смерть, она сидела с застывшим взглядом, прислонившись к стенке и бессильно опустив руки, инфант скатился у нее с колен на пол и безумолчно кричал, громче всех женщин, вместе взятых.

Я осторожно взял его на руки и поискал глазами, кому бы его передать, но все женщины, включая госпожу Агнеш, от страха или болезненного состояния находились в таком виде, что доверить инфанта было некому. Так как буря продолжалась и при этом не ослабевала, а напротив, усиливалась, я приказал всем матросам, кто не был занят на палубе, молиться о нашем спасении; затем я привязал инфанта к себе, чтобы либо утонуть, либо спастись вместе с ним, а так как он не переставал кричать, то я начал думать, что он плачет не от морской болезни, а несомненно от голода, который тоже доставляет ему страдания. Тогда я сел спиной к грот-мачте и, приказав привести козу, поднес к ней инфанта; почувствовав у себя во рту сосок козы, младенец замолк и принялся сосать, будто его всегда кормили именно таким образом. Тут я горячо возблагодарил Небо за то, что не положился полностью на госпожу Агнеш, на трех кормилиц и на шесть дам.

Буря продолжалась весь день и всю ночь. Все это время я ни на минуту не расставался с инфантом, то качая его на руках, то поднося его к козе каждый раз, как только он начинал плакать. Господь нас миловал: за это время ни сеньор инфант, ни я, ни коза не заболели морской болезнью. С наступлением следующего дня погода начала улучшаться, и это было великим благодеянием Неба, потому что наш корабль уже дал течь, а семь судов из нашего каравана пошли ко дну.

Мало-помалу все оправились; первой пришла в себя госпожа Агнеш, за ней — три кормилицы, а потом и шесть дам; но что касается грудных младенцев, то, поскольку никто о них не заботился, трех из восьми нашли мертвыми, а двух не оказалось вовсе; вероятно, эти трое задохнулись, а двое были снесены в море. В то же время сеньор инфант, благодаря Богу и моим заботам, чувствовал себя великолепно.

Я снова передал его госпоже Агнеш, которая не решалась его брать, говоря, что недостойна этого, но я настоял, и она уступила.

С этого момента все время дул попутный ветер, и спустя две недели мы бросили якорь у Мафры, в Эштремадуре. Лишь только мы высадились на берег, я послал известие королеве-матери в Коимбру, что ее царственный внук находится в Мафре и что, как только сеньор инфант немного отдохнет, мы тотчас же отправимся в путь, чтобы передать его ей. Так как погода была дождливая, я занялся устройством носилок. Было сооружено нечто вроде паланкина, крытого навощенным и потому непромокаемым сукном; поверх этого сукна шла отделка из красного бархата. Внутри я велел постелить широкий матрас, на котором могли разместиться шесть человек среднего роста; там села кормилица в лучшем своем наряде, на руках у нее был сеньор инфант, одетый по моему приказу в платье из золотой парчи, подаренное ему королем Сицилии; двадцать человек несли этот паланкин — одни на шестах, другие на лямках.

На исходе второго дня пути, не доходя четырех льё до Лейрии, мы встретили монсеньера Раймонда ди Сагардия с десятью всадниками, высланными нам навстречу обеими королевами — вдовствующей королевой Португалии и ее дочерью, королевой Мальорки; вместе с ними мы продолжали наш путь. Когда мы приблизились к Помбалу и оставалось только перейти ров, из города вышли самые именитые граждане, взяли из рук носильщиков шесты и лямки и перенесли паланкин с сеньором инфантом через ров. Мое изобретение так подошло инфанту, что всю дорогу он плакал не чаще трех-четырех раз в день.

У городских ворот Коимбры, у моста, перекинутого через Мондегу, к нам навстречу, так же как в Помбале, вышли консулы и знатнейшие горожане, а с ними четверо распорядителей. Они взяли шесты носилок в руки, повесили лямки себе на шею, и мы с большим почетом вступили в город; затем мы направились к замку, где находились королева, бабка инфанта, и королева Мальорки, его тетка. Обе ожидали процессию стоя на самой высокой башне и, увидев нас, спустились вниз к самым воротам. Не в силах устоять на ногах от радостного возбуждения, они обе сели на каменную скамейку; тогда я взял на руки сеньора инфанта и, исполненный радости от счастливого завершения этого трудного дела, поднес его королевам.

Да пошлет вам, дети мои, Господь такую радость, — произнес старый рыцарь, прерывая свой рассказ и простирая руки, словно благословляя окружающих, — какой переполнились сердца этих благородных дам при виде их внука и племянника, такого здоровенького, прелестного, с красивым смеющимся личиком, наряженного в каталонское платье из золотой парчи.

Тогда, — продолжал старец и глаза его увлажнились, а голос задрожал при этом воспоминании, — я поцеловал руки королевам и приложил губы инфанта к руке его бабушки. Она хотела взять его на руки, но я отступил на шаг и сказал: