Рассказы

— Сегодня у нас был хороший ужин, нам есть еще чем позавтракать утром. Пока этого хватит. Будем спать.

— Я сплю, — отозвалась Мария.

Атаман лег рядом с ней.

Джакомо был прав. Его предали, но не крестьяне и не пастухи, а Антонио, один из своих; как мы уже говорили, он был захвачен в плен во время перестрелки и, чтобы избавиться от петли, согласился помочь захватить главаря своей банды; он начал выполнять свое обещание с того, что лично расставил часовых, на которых и наткнулся Иеронимо.

Полковник, который командовал небольшим отрядом французов, окруживших банду, держал Антонио под строгим надзором, обещав, что тот избежит веревки, только если будет повешен Джакомо; полковник был достаточно предусмотрителен и не собирался выпускать одного пленника, не заполучив другого. Незадолго до рассвета он приказал двум солдатам доставить к нему Антонио; он хотел в его присутствии убедиться в том, что бандиты все еще на вершине. Если они ускользнули, значит, часовые были расставлены плохо и Антонио, взявший эту операцию на себя, оказался предателем вдвойне и заслужил, чтобы его повесили дважды. Противопоставить что-либо такой военной необходимости было нечего, и Антонио оставалось только покориться, надеясь на пощаду. Итак, он предстал перед полковником со спокойствием чистой совести: последовательный в своем предательстве, он был совершенно убежден, что его бывшим товарищам выбраться не удалось.

Первые лучи солнца осветили вершину скалы, в то время как долины, где расположились лагерем французские войска, оставались еще в темноте, и, глядя на эту вершину, пылающую, как вершина Синая, можно было подумать, что она охвачена гигантским пожаром. Постепенно, по мере того как вставало солнце, мрак рассеивался и потоки света, струящиеся по склонам каменного исполина, будили в гнездах громадных орлов; те поспешно срывались со своих мест, и мощные крылья уносили их вдаль; время от времени свежий морской ветер, напоенный влажным ароматом, начинал жалобно стонать, дробясь о сосны и пробковые деревья,покрывающие подножие горы. И тогда сосны и пробковые деревья грациозно сгибались, выпрямлялись и снова сгибались, исторгая из своих стволов глухой шум — тот язык, которым переговаривается сам с собою лес. Наконец пробудилась вся гора, ожила, зашумела, и только вершина ее оставалась безмолвной и пустынной.

Между тем глаза всех были устремлены именно туда. Сам полковник, вооруженный подзорной трубой, не спускал глаз с вершины. Впрочем, через полчаса он прекратил наблюдение, одним ударом ладони сложил трубу и, повернувшись к Антонио, спросил:

— Ну, что?

Каким удивительным орудием может быть слово, в зависимости от того, кто и по какому поводу его произносит. Оно способно сжиматься и растягиваться, бурлить, как волна, и журчать, как ручеек, кидаться на жертву, как тигр, или подползать, как змея, бомбой взлетать к облакам или молнией падать с неба; одни высказывают свои мысли длинными речами, а другим достаточно двух слов, чтобы их поняли.

По-видимому, полковник принадлежал к этой второй школе красноречия; он произнес всего лишь два слова, но эти два слова так отвечали моменту, были столь емкими, столь звучными, что они истолковывались мгновенно и заключавшаяся в них мысль была следующей: «Антонио, друг мой, вы мерзавец и обманщик, вы сыграли со мной шутку, когда плели всякий вздор в надежде спасти свою шкуру; но я не из тех, кто поддается на такое, и, поскольку вы не сдержали своего слова — банда ваших друзей смогла ускользнуть этой ночью, и теперь нам снова придется, как ищейкам, гоняться по их следу, что весьма позорно для солдат, — вас немедленно повесят на ближайшем дереве, а я тем временем позавтракаю».

Антонио, парень очень понятливый и умевший трезво смотреть на вещи, тотчас же разгадал все, что содержалось в этих двух словах. Тут же, то ли из раболепства, то ли потому, что он сам был последователем той же школы красноречия, среди глав которой, несомненно, числился полковник, он простер руку и в ответ на два слова произнес одно: «Aspettate», что в переводе означает «Подождите».

После этого полковник удалился, так и не отдав страшный приказ, которым он угрожал Антонио, а тот застыл как изваяние на том же месте, не сводя глаз с горы. Вернувшись через два часа, полковник снова раскрыл подзорную трубу и навел ее на вершину. Там по-прежнему было пусто, и тогда он дотронулся до плеча Антонио, который, хотя и не обернулся при приближении полковника, узнал его по шагам.

Антонио вздрогнул, как человек, не имеющий денег, когда ему предъявляют вексель к оплате, но тотчас же левой рукой схватил руку полковника, а правую протянул в сторону вершины горы и с непередаваемой интонацией в голосе воскликнул:

— Там! Там!

— Что? — спросил полковник, снова наводя трубу.

— Разве вы не видите? — отвечал Антонио. — Вон же голова человека на углу той скалы, что похожа на колонну! Смотрите, смотрите!