Рассказы

Шла неделя городского праздника Кёльна; как вы знаете, этот праздник славится по всей Германии, и в городе собрались менестрели, бродячие комедианты и трубадуры. Среди прочих был укротитель диких зверей, который привез с собой из Берберии льва и тигра. Его цирк разместился на главной площади, и с галереи, куда вели двенадцать— пятнадцать ступеней, можно было любоваться великолепными животными. Я пошла туда со своими дамами и, как это все время случалось, повстречала таинственного чужестранца, чей перстень был у меня на пальце. Мне пришло в голову воспользоваться удобным моментом. Я потянула кольцо с руки, собираясь попросить Дус вернуть его рыцарю, но в эту минуту тигр, разъяренный уколами пики дрессировщика, издал такой страшный рык и прыгнул с такой неистовостью, что я выронила кольцо и оно покатилось в клетку со львом. В ту же секунду, не успела я произнести ни одного слова, как рыцарь с мечом в руках был уже на арене. Тигр застыл, словно пораженный такой невиданной отвагой, но тут же прыгнул на смельчака. Мелькнул меч, и голова тигра покатилась в одну сторону, а тело — в другую, мерзко цепляясь четырьмя лапами за песок. Рыцарь снял с себя току, сорвал с нее бриллиантовую застежку, кинул ее укротителю, а сам, протянув руку сквозь решетку клетки, вынул из когтей льва оброненное мною кольцо и среди бури рукоплесканий поднес его мне. Так как мне хотелось во что бы то ни стало вернуть ему перстень, я решила воспользоваться случаем и, отведя его руку, сказала: «Нет, сеньор рыцарь, это кольцо чуть не обошлось вам слишком дорого, я не могу его взять, храните его на память обо мне».

Это были единственные слова, с которыми я к нему когда-либо обращалась, ибо приключение наделало столько шума, что в тот же вечер я послала Дус найти рыцаря Изумруда и от моего имени попросить его покинуть Кёльн; он выполнил мою просьбу вечером того же дня, и я понятия не имею, что с ним стало. Вот все, что было между нами, сеньор граф, и если я и виновна в неосторожности, то заплатила за это годом тюрьмы и смертным приговором.

Граф вытащил меч и протянул его императрице.

— Поклянитесь мне на этом мече, — попросил он, — что вы сказали правду.

— Клянусь! — воскликнула Пракседа.

— А я клянусь этим мечом освободить вас из тюрьмы, — сказал в ответ граф, — где вы провели год, и снять тяготеющий над вами смертный приговор.

— Да услышит вас Бог! — воскликнула императрица.

— А теперь, сударыня, — продолжал граф, — я попрошу у вас одно из ваших украшений в знак вашего согласия видеть во мне своего рыцаря.

— Сеньор граф, — ответила она, — вот золотая цепь, это единственное оставшееся у меня свидетельство моего прежнего могущества; возьмите ее как доказательство того, что я вручаю свою судьбу в ваши руки.

— Спасибо, сударыня! — сказал граф, вкладывая меч в ножны и надевая шлем.

Он поклонился Пракседе, вернулся к императору, ожидавшему его с беспокойством, и заявил ему:

— Государь, я видел императрицу. Передайте ее обвинителям, чтобы они готовились к бою со мной: я готов сражаться с каждым в отдельности или с обоими вместе.

— Господин граф, — ответил император, — они будут сражаться с вами по очереди; пусть никто не посмеет сказать, что рыцарь, защищающий столь достойное дело, сражается с недостойными противниками.

III

БОЖИЙ СУД

В указанный день граф Барселонский, накануне присутствовавший на всех мессах и горячо молившийся, подъехал к воротам ристалища на своем севильском коне, скорее походившем на скакуна — участника охот и празднеств — из-за своих тонких ног и легкого бега, чем на боевого коня. Раймон Беренгар был одет в стальную с золотом кольчугу работы кордовских мавров, в центре которой сияли огненными лучами бриллианты, выложенные в форме солнца; на шее графа блестела золотая цепь, подаренная ему императрицей. Трижды он постучал в ворота, трижды его спросили, кто он, и трижды он ответил, осеняя себя крестным знамением, что он ратник Божий. На третий раз ворота раскрылись, и граф Барселонский въехал на ристалище.

Это была большая овальная арена, сооруженная по образцу античных цирков; вокруг нее возвышались ряды скамеек, в этот час заполненных множеством людей: вся знать с берегов Рейна спешила на это зрелище. В одном конце арены на троне восседал Генрих IV в императорском одеянии, а на противоположной ее стороне в грубо сколоченной и ничем не украшенной ложе, вся в черном, сидела императрица с младенцем на руках. По другую сторону от ворот, ведущих в ристалище, как бы в пару к грубой клети, где находилась императрица, был сложен костер — на нем должны были сжечь Пракседу в случае поражения ее защитника; рядом с костром стоял палач; в красной тунике, с обнаженными ногами и руками, он держал в руках факел; рядом с палачом находилась переносная жаровня. В середине изгиба одной из длинных сторон, образовывавших ристалище, возвышался алтарь; на нем лежали священные Евангелия, а над ними было установлено распятие. На другой стороне, напротив алтаря, стоял открытый гроб.