Рассказы

Воронович влез в штаны и босиком пошел к умывальнику. — Что ты трепло, я давно знаю, — сообщил он оттуда, — но до сих пор не понимаю, как это совмещается с твоей профессиональной деятельностью. В саперах и подрывниках, тем более в диверсантах люди должны быть спокойными и выдержанными. С огромным терпением. А ты…

— А я компенсирую длительное молчание во время выходов на железку бесконечной болтовней. Причем в основном тебе в уши. Крайне любопытно, когда у тебя не выдержат нервы, и ты попытаешься меня прибить. Боюсь эксперимент провалился. У тебя не нервы, а железные канаты.

— Ты слишком хорошо про меня думаешь, — усаживаясь за стол, возразил Воронович. — Я просто пропускаю мимо не нужное. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Сплошной сквозняк, но с фильтром. Как что то важное звучит, раздается звонок… А нервы у меня есть.

— Покойники по ночам навещают?

— Вот уж нет. Совершенно не тревожат совесть. А вот дети мертвые снятся. Как они кричали, когда сарай, куда их согнали, в Сталино горел. И помочь уже нельзя. Чтоб меня потом трогали страдания разных эсэсманов которым отказали в перевязке и лечении. А ведь придет время, непременно будут люди удивляться, как можно пленных расстреливать? Пусть скажут спасибо, что на кол не сажали или по древнему славянскому обычаю деревьями на части не рвали. А разве можно штыками на глазах у всего села ничего тебе не сделавшего несчастного крестьянина? Можно! Чтоб другой не посмел бегать к полицаям с докладами. И полицаев тоже можно. И нужно. Короче, что за срочность?

— Меня очень попросили представить тебя для важного разговора. Не сегодня, так завтра мы пойдем на ту сторону. Да оно и правильно, оставаться не стоит. Еще не хватает, чтобы поляки с нашими стали отношения выяснять, а мы между ними болтались как говно в проруби.

— Что решилась? — не удивился Воронович. — Ну, зови их. Только не всех сразу. Парочку. Одного от польской общественности, второго из западников и достаточно. А я пока покушаю. Не пропадать же такому добру.

— Откуда ты всегда все знаешь? — не двигаясь, спросил Бутман.

— Плох тот командир, — невнятно поведал Воронович, жуя, — который не знает настроений во вверенном ему подразделении. Людей слушать надо. Они любят поговорить о себе. А на радостях вообще языки развязались. Он проглотил кусок и подмигнул. — Первый вопрос, который задают себе после Победы: "А что будет дальше?". Надо жить, а как? Никто с пряниками за перекрестком не дожидается. Так что поставь себя на их место и многое поймешь. Мое дело возглавить это брожение, пока не начались проблемы.

— Так, — сказал он, через час внимательно выслушав делегатов. — Большое спасибо, что не просто разбежались, а ко мне пришли. Мне приятно, что я все ж таки заслужил уважение за эти годы, и вы решили поставить меня в известность, а не тихо смылись. Не вижу проблемы. Вы не призывники в армии, где уход является дезертирством и карается по всей строгости закона, а сплошные добровольцы. Война кончилась — свободны. Ничего особо сложного. Кто не из СССР или гражданства по каким-то причинам не имеет, пишет заявление. "Я такой-то сякой-то, в связи с окончанием войны и наличием иностранного гражданства, довоенный адрес… Прошу отпустить домой в связи с полной и окончательной Победой над фашизмом. Число. Подпись". Не знаю, как такие бумажки оформляются, но имею желание прикрыть задницу, на всякий случай. Документы в нашем государстве, как и в любом другом, важнейшее дело. Он посмотрел на своего, уже бывшего, начальника штаба Душанского. Тот послушно кивнул.

— Теперь с вами…

— И как с нами? — напряженно спросила Дора.

— Для начала я бы хотел понять, куда вы собрались. Чем вас не устраивает возвращение домой? Вас что кто-то в той же Польше заждался или здесь медом намазано?

— Нет у нас больше дома, прекрасно знаешь, и мы здесь тоже не останемся.

— А, — понял Воронович, — в Палестину намылились. Ты ж вроде не из сионистов будешь?

— А ты имеешь что-то против?

— Наоборот. Моя бы воля, я бы вас всех туда отправил, — заявил он, с удовольствием наблюдая, как она от неожиданности открыла рот. — Не знаю, что вы за выводы сделали из произошедшего, но по мне сигнал был очень ясный. Не только немцы вас убивали. Как раз без местных жителей намного меньше бы им удалось. Еще и соседи с удовольствием ваше имущество растаскивали, и они совсем не жаждут увидеть вас снова. Отдавать то, что уже считали своим. Будет еще куча проблем. А почему?

— И почему? — переспросила он с вызовом.